По следам «глубоко протезированного менталитета» (письмо в редакцию)

Главная / Публикации / По следам «глубоко протезированного менталитета» (письмо в редакцию)

По следам «глубоко протезированного менталитета» (письмо в редакцию)

(Комментарии к беседе М.С. Хромченко с П.Г. Щедровицким)

Предисловие для читателей ВМ и о правилах чтения «Комментариев».

Написать комментарий к беседе с П. Щедровицким меня побудили причины внутреннего порядка: при обсуждении только что вышедшего первого номера журнала с игротехниками и методологами я заметил, что многие из них слишком всерьез воспринимают написанное, не различая качества и уровня статей. Временами складывалась почти комическая ситуация, когда в неорганизованном тексте с логическими и содержательными ошибками игротехники старательно искали глубокий смысл, считая, что если они чего-то не понимают, то это происходит только из-за их необразованности. Но при этом им в голову не приходило подвергнуть сомнению качество написанного, тем более написанного какой-либо легендарной в методологии личностью. Конечно, это — результат отсутствия привычки к публичной (легальной) методологической литературе культивируемого в «Сообществе» отношения к любому методологическому тексту как к почти священному. Но именно с появлением журналов, я думаю, это пройдет.

Наиболее показательным в этом смысле — неадекватности текста и его восприятия (хотя потом выяснилось, что многие не стали читать его вовсе) — мне показался текст беседы с П.Щедровицким. И я написал к нему комментарий, пытаясь в нем показать, как и зачем появляются подобные тексты, и дистанцироваться от того образа мысли, который в этих текстах представляется как методологический. Распространяясь в методологической и игротехнической среде, «Комментарии» же вызвали как восторженные отклики, так и прямо противоположные. Любезное согласие редакции «ВМ» напечатать текст «Комментариев» дает возможность читателям выработать собственное мнение.

Должен сделать еще одно замечание: относительно способа чтения «Комментариев». Оригинальный текст «Комментариев» содержит дословные фрагменты беседы (почти весь текст, за исключением двух-трех страниц), а уже к ним даются комментарии. Перепечатывать еще раз в журнал весь текст беседы, естественно, не имеет смысла, поэтому дается лишь отсылка к страницам с указанием абзацев. Для чтения с удовольствием рекомендуется положить рядом с собой ВМ (1991,№1) и читать поочередно указанные фрагменты текста беседы и комментарии к ним.

Июнь 1992.

…И теперь вы меня спрашиваете: кому адресована эта беседа? Я утверждаю — всем!..

…если журнал будет придерживаться этой рамки, то он ориентирован не на всех, а на любого!..

П. Щедровицкий. «Кто мы? откуда? куда идем?»(ВМ, 1991. N1)

Сначала о языке

Первое, что обращает на себя внимание (с. 53) — язык. Понять, про что говориться, оказывается непросто. Действительно, во-первых, оказывается, что у «то ли профессии» методологии есть содержательное ядро и некая специфика. Может оно и так, но дальше в интервью никак не описывается ни «содержательное ядро», ни специфика (в чем она и от чего методологию отличает). Во-вторых, «сегодня разворачиваются три группы обсуждений, направленных на выделение» этих самых «содержательного ядра и специфики». Получается, что ни содержательное ядро, ни специфика методологии не выделены? Что же тогда методологией мы называем? Мы не услышим ответов на эти вопросы в интервью, правда, с тремя «группами обсуждений» произойдет смешная вещь: каждый раз они будут называться иначе — в следующем параграфе это будут «линии обсуждений»1, затем они превратятся в «направления дискуссий», потом в «третью ниточку», в «третий момент» и т.д. Выяснится, что эти три группы (ниточки, линии) имеют «разный статус, разный вес»2. «В каком-то смысле (в каком?) проходят в разных слоях методологического «Сообщества» (обязательно с большой буквы — ведь это имя собственное, звучит гордо!), но (! -чему противопоставляется это резкое «но»?) задают некоторую (какую?) ситуацию… а вместе с тем указывают на возможного читателя (см. примеч. 1).

Все совсем непонятно, но зато как звучит!

Теперь о смысле

Может показаться, что я начинаю с мелочей и придираюсь к не очень отредактированному слогу. Однако я думаю, что строящийся методологический новояз и есть главное в этом интервью. Дело в том, что построение бессодержательного, беспонятийного языка с массой переобозначений одного и того же, с большим количеством неопределенных слов3 — необходимое условие ухода от мысли и науки в групповую идеологию.

Отсюда и основное впечатление от интервью — это интервью партийного лидера4 с претензией на пророчества. Главное при построении такого текста — избежать определенности содержательных фиксаций, размыть содержание в бесконечных переливах речи, не фиксировать жестко свою позицию: в этом случае можно становиться судьей всех дискуссий, не опасаясь никакой критики.

ЧАСТЬ 1. МЕТОДОЛОГИЯ И ИГРОТЕХНИКА

Читаем дальше (со слов «Первая линия обсуждений…»)

Опять о языке, но коротко

То, что «группа» стала «линией», мы уже отмечали. Речевые фокусы с «иным горизонтом», «некоторым принципиальным отношением»5, «монтажным набором организованных форм»6 я подробно анализировать не буду. Они очень важны, чтобы ничего не сказать, но скучны. Но в этом абзаце появляется еще одна черта новояза. Это касается перечисления сторон7 которые имеют какую-то8 связь с анализом отношений между методологией и игротехникой. С одной стороны, люди, инспирировавшие9 «часть игрового Движения» (какую?), называются методологами. С другой стороны, игровая практика разворачивается в каком-то другом горизонте, чем «работа методологического Кружка или результаты исследований…» 10. С третьей — «много ответвлений игротехнической работы…», «напрочь эмансипировавшихся от самой методологии…» Теперь сопоставьте три стороны (чего?) и попробуйте ответить (ну и что?) — что отсюда следует для отношений между методологией и игротехникой? Ничего. Никак не определено, что такое методология и игротехника и могут ли они иметь отношения друг с другом? Набор случайно перечисленных обстоятельств никак не дает основания сделать вывод о том, что здесь есть проблема или хотя бы вопрос. Но говорящего интересует не суть дела, а то, что «есть дискуссия» — ведь идет текст партийного лидера. А в обоснование того, что дискуссия есть на самом деле, приводится, как и полагается в партийной демагогии, ссылка на историю: «Вы наверняка помните, что еще…» Но в чем же содержательный вопрос для дискуссии? Из-за чего сыр-бор? Об этом ни слова, но это и не нужно: «Я считаю, что обозначенные мною процессы (? — были ведь стороны) являются содержательно важными для самой методологии, ибо…»

Далее идет предложение на двенадцать журнальных строк. Такое я встречал только у Саши Соколова. Но он делал это сознательно, экспериментируя с языком, демонстрируя неорганизованный правилами размышления поток сознания, чтобы создать свою «проэзию»11. Здесь же смысл огромного предложения вполне партийный — идет перечисление первоочередных задач: необходимо по отношению к данному вопросу «самоопределяться», «вырабатывать некоторое принципиальное отношение», «работать в направлении», «и параллельно отвечать на вопрос»… И наконец: «Таким образом, в условиях… не только оформляются… но и самоопределяется СМД-методология, в том числе в тех ее частях…» Не знаю, как у Вас, читатель, а у меня это вызвало воспоминания о времени, когда партия решала, вырабатывала линию на …, строго карала. Теперь вот СМД-методология самоопределяется. Что же это за существо такое, методология? Живая она, что ли? Вы когда-нибудь слышали, чтобы наука, или философия, или искусство самоопределялись? Но на партийном языке это вполне законно: так говорят, когда идентифицируют группу людей (себя) с Партией.

Итак, в чем предмет первой группы дискуссий, мы не узнали. Поэтому в качестве комментария попробую ответить на вопрос: в чем содержание дискуссии и есть ли оно?

Теперь о предмете дискуссии

Вопрос об отношении методологии и игротехники, по-моему, ни в интервью, ни в дискуссиях осмысленно не был поставлен. Более того, оказывается, что в теоретическом плане он не специфичен ни для методологии, ни для игротехники. Это вообще вопрос-обманка: кто лучше — «физики» или «лирики»?

Я могу понять людей, не сумевших вовремя осознать, что они сменили образ жизни, ценности и ориентацию, не отфиксировали момент изменения. Они делают вид, что живут по-прежнему и сохраняют прежние идеалы, но реально живут уже по-другому и для другого. Пытаясь применить старые нормы для новой жизни, они неизменно попадают впросак, но воспоминания о былом величии заставляют опять и опять требовать чистоты рядов и ругаться на игротехников, не «блюдущих» методологические правила жизни. Для них этот вопрос осмыслен как вопрос сохранения самоидентификации в изменившихся условиях.

Я тоже довольно долго играл в эту игру — игру в сохранение чистоты ОДИ, якобы накрепко (в своем истинном значении) связанных с СМД-методологией, пока не понял, что методология и игра — вещи разные. И те, кто ставит вопрос об их отношении и об отделении игротехники от методологии, не производят элементарной операции различения объектов, разных по своей природе.

Что такое методология? При любом толковании это — сфера теоретического (в широком смысле) знания (учение о методе). Только знания не о мире, а знания о методах мышления и деятельности. Это означает, что при получении теоретического знания важными ориентирами являются универсальность12, транслируемость13 и объективность14. Если еще присутствует рефлексия15, то указанные ориентиры осознаются как ценности и регулятивы работы по получению знания, том числе знания о мышлении, недаром методология начала с попыток построения теории мышления и деятельности.

Что такое игра? При анализе игры ее точнее всего представить как институциональную форму, имеющую глубокие корни в культуре16. Слово «игра» или ситуация игры автоматически вызывает восстановление (вспоминание, своего рода культурный анамнезис) игровых отношений между людьми, вызывая к жизни прототипичные формы сознания. Форма социального и культурного института довлеет над людьми, вменена им.

Основной особенностью институциональных форм является их безразличие к знанию. В них может жить и использоваться практически любое знание. В качестве примера институциональных форм можно привести университеты, монастыри, институт суда. Как бы ни менялись знания человечества, университеты сохраняют свою способность воспроизводить себя и необходимое окружение, но при этом их воспроизводство себя не связано с трансляцией определенного знания. Воспроизводство институциональной формы связано с воспроизводством способа и форм жизни, вплоть до бытового поведения и психологического типа человека17. Быть безразличным к актуальному знанию (например, суд может функционировать при совершенно различных системах законодательства) институциональной форме позволяет ее специфическое устройство: циклический характер осуществляемых процедур, открытость к конкретной ситуации и т.п.18 Для человека, живущего но законам институциональной формы, вмененными нормативами поведения являются сохранение и воспроизводство самой формы, конкретность проживаемой ситуации, сохранение (или решение) конкретной ситуации как приоритетная задача.

Если так понимать игру и методологию, то становится ясно, что, начав проводить игры, бывшие методологи вызвали «джинна из бутылки». Культурная форма игры оказалась, естественно, сильнее знания, даже методологического. По мере ее (игры) развития методологическое знание все больше становилось компонентом игры, одной из «игрушек» в усложняющейся игре. Все больше выпячивалось то, что присуще игре по природе: личность конкретного человека, стремящегося победить «здесь и теперь» и построить мир игры соразмерно своим возможностям19. Естественно, что люди игры, стремящиеся победить «здесь и теперь», de facto перестали признавать в качестве императива требование универсальности знания и его транслируемости. Смысл, возникший в игре, значим только внутри нее самой. За пределами игры он никому не нужен. Основной процесс в игре — проживание. Играющие люди стали бороться за выживание и воспроизводство игры как формы, а не за универсальность и транслируемость знания. Игра «победила» методологию. Заслуга СМД-методологии по отношению к игре состоит в том, что критический заряд и рефлексивная мощь, в ней заложенные, оказались достаточно сильными для того, чтобы «взломать» логический и социальный консерватизм науки и опять, в очередной раз в истории, превратить «универсальные» знания науки в предмет игры — в «игрушки».

Разумеется, «победа» игры20 привела к кризису в группе людей, называвших себя методологами. Методологический тип жизни и размышления в том понимании, как он существовал ранее, исчез. Осталась генетическая привязка к методологии, которая теперь становится идеологическим жупелом и поставщиком умных слов и «схем»21. Сама же игра (т.н. ОДИ) для одних (тех, кого она поглотила целиком) стала формой жизни, для других — источником средств к существованию и способом социального самоутверждения.

Естественно, может возникнуть вопрос: почему ОДИ вообще следует рассматривать как игру? Может быть, это случайное, ошибочное наименование? Я думаю, что большинство из тех, кто сам проводил игры, скажет, что ОДИ — это настоящая игра, с взаимодействием и столкновением личностей, напряжением, азартом и состоянием, когда победа «здесь и теперь» много важнее всех остальных жизненных событий.

Однако существуют и более серьезные основания называть ОДИ игрой. Во-первых, будучи раз названным игрой, научное мероприятие вынуждено восстанавливать в себе все игровые формы. Понятия имеют гораздо большую силу над нами, чем мы думаем. Поэтому даже если ОДИ назвали игрой по ошибке, они приобрели характер игры.

Но я думаю, что ошибки вообще не было и название очень верно. Не зря Г.П.Щедровицкий в своих статьях про ОДИ их начало видит в ИМИ — интеллектуальных методологических играх на семинарах. Дело в том, что игра — естественная форма существования распредмеченного мышления. И, точно так же как игра есть «способ бытия самого произведения искусства» (X.Г.Гадамер22), можно сказать, что игра есть способ бытия творящего мышления. Поэтому естественно, что методологическое мышление в какой-то момент нашло для себя адекватную культурную форму. Эта форма потребовала уже совершенно другого темпа жизни и уровня отдачи — постоянного наращивания игры и постоянной проблематизации всех представлений.

В период становления игры так оно и было: от игр с коллективами и частными научными программами методологи довольно быстро перешли к играм с более сложными и менее структурированными образованиями: предприятиями, городами и регионами. Но именно здесь, как оказалось, пролегает граница теоретических представлений методологии. Для этих новых образований нужны новые теоретические представления: об общественных образованиях и процессах, о государстве, об истории и политике. Ответить на этот вызов можно тремя разными способами: развивать методологию и ее возможности до той степени, когда она сможет ответить на вызов; заменить представления и знания, потребные в играх нового масштаба, идеологией и партийностью (именно этот вариант мы разбираем); или резко снизить уровень претензий и работать на уровне тех средств, которыми владеешь — становясь бизнес-консультантом, организатором инноваций и тренингов.

Поэтому, когда я говорю о «победе» игры над методологией, это скорее образ современного состояния. Дальнейшее зависит от тех, кто работает.

Что из этого следует

Интервью П. Щедровицкого я воспринимаю как выражение и, может быть, еще не оформленный до конца манифест поглощенного игрой поколения методологов. Отсюда судороги по бесконечному выявлению таинственного «содержательного ядра» и до сих пор неизвестной специфики. Отсюда пафос бесконечного «самоопределения СМД-методологии». Если выделили и самоопределились — нет этих проблем, живите, работайте, радуйтесь и страдайте!

«Победа» игры над методологией не означает, разумеется, смерть методологии. Игра победила социальную группу (Сообщество). Но победа, как всегда, оказалась пирровой. ОДИ потеряла свою привлекательность как «игра свободного духа», возвратившись к социальной роли вспомогательного средства при инновациях и тренировочной формы в обучении. Потенциал интеллектуальной игры — в непрерывно осуществляющемся мышлении, оно подменяется все в большей мере групповой СМ Д — идеологией.

Сохранение же игры как культурного феномена будет (как всегда бывало, как случилось и с методологической игрой) происходить в непрактичных зонах жизни (см. мою статью «Неизбежность странного мира» в №1 «Кентавра» за 1991 г.).

ЧАСТЬ 2. О РАЗЛИЧИИ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ОРИЕНТАЦИИ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ

Вернемся к нашим баранам (с. 54: третий фрагмент — со слов «Таким образом, в условиях разворачивающегося… « — два абзаца)

Опять о партийности речи

В тексте появляется явное «передергивание». Второе «направление дискуссий связано с отделением»23 «методологических теорий» от «методологических ориентации», которая тут же соединяется с «методологическим подходом» или «…собственно методом». Я не буду объяснять, что метод — это не методологический подход и не ориентация. После обессмысливающей синонимии делается более важный (с точки зрения партийной демагогии) ход: «Смысл этой дискуссии связан во многом (во скольком?) с противопоставлением… двух фрагментов цикла жизни знаний»24. Подменив предмет и смысл дискуссии, с ней можно делать все, что хочешь, в частности обсуждать давно известные и банальные вещи и «показать рассудочный характер и ограниченность выделенной оппозиции», и далее небрежно: «…впрочем, точно так же, как оппозиции методологии и игротехники»25. Но подменой дело не ограничивается, теперь нужно еще и идеологически обосновать отдельность «партии» от «масс»: «Вообще все эти («все эти» — как круто сказано!) оппозиции рассудочные и плоские, они принадлежат миру дискуссий, а не миру чистого разума». Размежевание произошло. А теперь благодеяние и снисхождение со стороны представителя «чистого разума»26: «Но поскольку они существуют, они должны обсуждаться». Зачем, если плоские и рассудочные? Ответ только в партийно-педагогической действительности: чтобы вразумлять неразумных.

Несколько слов относительно земных причин дискуссий о методе

Несмотря на глубокое негодование Петра Георгиевича, дискуссия о различении в работе методологической составляющей и предметной имеет одну вполне земную причину. Всякая научная школа проходит регулярно через этап обсуждения методов своей работы. Это происходит каждый раз, когда сложившиеся предметные представления исчерпывают себя и начинается их проблематизация. Наличие дискуссий о методе — показатель нормальной жизни школы, показатель возможности ее развития. Закрывая подобные дискуссии и объявляя их рассудочными и плоскими, методологическое Сообщество рискует окончательно превратиться в замкнутую группу со своими закостеневшими догмами.

«Чистый разум» об истинных причинах дискуссии

Но посмотрим, что нам скажет «чистый разум» об истинных причинах в четвертом фрагменте (с. 54: со слов «Итак: в плане чистого разума ситуация порождена..» — два абзаца).

«Чистый разум» говорит предельно путано. Одно выражение: «онтологизируется в границах принятой предельной онтологии» чего стоит! Предложения по пять-семь журнальных строк.

Но все-таки попробуем определить, что же здесь может быть сказано.

Во-первых, «ситуация (видимо, дискуссии) порождена противопоставлением двух фрагментов цикла жизни знания». Во-вторых, эти фрагменты цикла жизни знания трактуются как переход от оргдеятельностных схем в «плоскость онтологии или теоретического изображения объекта». То, что получилось, за «счет использования специальных схем трактуется как изображение идеального объекта». «Эти схемы становятся основой для построения теорий». «Методология — как некий организм или сфера — насыщена этими теоретическими конструкциями».

Что можно сказать о прочитанном фрагменте

Ситуация дискуссии порождена явно не «противопоставлением двух фрагментов цикла жизни знания». Читая текст, можно подумать, что никто из методологов до Петра Георгиевича не знал о том, как знание устроено и что надо различать разные фрагменты цикла жизни знания. Знали и тем не менее дискутировали. Уже наводит на мысль, что дело тут не в разорванных чьим-то нехорошим рассудком циклах знания. Но даже если бы это было так, то уже второй тезис неверен. Переход от оргдеятельностных схем к объектно-онтологическим еще не означает, что появилось знание. Переход между разными типами схем, когда смысл удерживается понятиями, может создать условия для появления нового знания, но вряд ли его можно относить к циклам жизни знания. Тот факт, что после появления идеального объекта (а он появляется также не только в результате переинтерпретации схем) иногда могут быть построены знания о нем, еще не означает, что циклы жизни знания могут быть сведены к процессу перехода от оргдеятельностных (оргмыслительных) схем к объектно-онтологическим.

Поскольку не указано, за счет каких схем «оргдеятельностный синтез» порождает идеальный объект, третий тезис становится неверифицируемым и не фальсифицируемым (невозможна проверка) и, следовательно, бессодержательным. А раз именно эти схемы «становятся основой для построения теорий», то дальше вообще нельзя сказать, что же имеется в виду. Но вообще-то никакие схемы не становятся основой построения теорий. У теорий все-таки объектная основа. Видимо, Петр Георгиевич совсем забыл, что такое схемы (раньше помнил — я свидетель), и путает их с изображением объекта.

То, что методология насыщена теоретическими конструкциями, может быть. Но смысл дискуссии все это никак пока не проясняет.

Более того, далее нас ожидает прямое опровержение всех этих тезисов (фрагмент пятый; со слов «Это все неправильно, это все рассудочные противопоставления..». — три абзаца).

Комментарии к фрагментам 3-5

Оказывается, что оппозиции между оргдеятельностным и онтологическим нет, «ибо и то, и другое существует как модусы в циклах жизни мыследеятельности — живого мышления», мысли, а не знания». Вот так. Значит, зря про знания мы в предыдущем абзаце читали и пытались понять. Теперь дело в «живом мышлении»27.

Можно было бы разбирать этот текст дальше, выявляя все нелепости и нескладухи (вроде «Но поскольку другие формы фиксации содержания требуют совершенно других типов и форм языковых выражений, то, в общем, можно сказать, их и не существует вообще»). Однако предоставим это увлекательное занятие любознательному читателю. Здесь можно опять-таки говорить лишь о партийном смысле: запутать дело до неузнаваемости и царствовать в умах молодежи (она любовно называется «неофиты»). Я же попробую, не обсуждая очередную неразрешимую проблему отношений «физиков» и «лириков» или «дружбы мальчиков и девочек», дать свой комментарий к проблеме, которая скрывается за навязанной СМД-методологии плоским рассудком дискуссией.

Дело в промежуточном характере СМД-методологии

Я думаю, что корни дискуссии лежат не в вопросе о соотношении методологических теорий и методологического подхода. Попытка создать методологическое учение как самостоятельное (не в рамках методологической компоненты философии и не в виде набора частных методологий для различных наук и областей) вызвала глубокую рефлексию над основами научного знания как такового. Рефлексивный анализ и критика идеала научного знания в том виде, как он сложился в XVII в., произвели еще, как минимум, три течения в философии: диалектические мыслители, (так у автора — ред.) пост-позитивизм, феноменология. Но в ММК кроме критики основ науки (которая очень напоминает и постпозитивистскую и феноменологическую критику науки) была предпринята попытка сделать предметом научного анализа мышление. Это означало введение «посредника» между «познающим» субъектом и миром. Сформулировав тезис о необходимости (или, точнее, о возможности) исследования мышления как деятельности, методологи разрушили гносеологическую постановку проблемы о знании и мышлении (см. схему 1)28, введя совершенно иные (деятельностные) основания конструктивной работы в методологии.

Гносеологическая проблема

Это была попытка построить всеобщие основания для исследования проблемы метода. Оставалось сделать еще пару шагов: признать активный (и осмысленный, но с отличным от исследователя смыслом) характер объекта исследования и возможность многих и противоречивых (не только деятельностных) «оснований», на которых строится жизнь, — как были бы получены основания для создания новой парадигмы знания. Однако, пытаясь сформировать принципы деятельностного подхода как всеобщие и противопоставляя его натуралистическому подходу, методологи в своей практической исследовательской работе остались верны классическому идеалу научного знания и не смогли его преодолеть29.

Классический идеал научного знания

Он хорошо и подробно описан, в том числе в работах методологов ММК. Поэтому можно обойтись выделением основных методологических предположений (превращенных в обязательное требование для всякой научной работы), на которых строится научное (на какое-то время ставшее синонимом рационального30) знание.

1. Структура объекта исследования и законы его существования не зависят от знания о нем (и даже от наличия исследователя). Это предположение позволяет строить знание о законах жизни объекта, не зависящее от субъекта и его активности.

2. Научное знание появляется только тогда, когда выделен метод его получения, дающий одинаковый результат в любое время, в любом месте для любого человека, ему (методу) следующему. Выполнение этого предположения обеспечивает «объективность» и позитивность научного знания. Но оно целиком зависит от выполнения предположений о неизменности объекта31.

3. Научное знание транслятивно. Оно отчуждаемо от человека, может передаваться в отчужденных формах, и по нему должна воспроизводиться прежняя деятельность (в которой знание было получено).

Гносеологическая проблема. Классический идеал знания базируется, в свою очередь, на формулировке т.н. гносеологической проблемы. Структурная схема этой проблемы приведена на схеме 1. Предполагается, что мышление гносеологического субъекта, ограниченное и организованное «априорными формами», строит знание об объекте. Способ же «взятия» объектов внешнего мира определяет границы, в которых объект представлен «для нас», оставаясь непознанным «в себе».

Представление мышления как деятельности разрушило основное допущение, на котором держалась гносеологическая проблема: при таком предположении мышление регулировалось не априорными формами, а целями, в соответствии с которыми могло выбираться (или строиться — а деятельностный подход дает такую возможность) метод. И тогда объект становится не неизменным, а зависимым от осуществляемой деятельности. В каждой деятельности — свой объект (или, мягче, выделяются разные его стороны).

Такая постановка вопроса гораздо лучше отвечала возникающей в научной среде ситуации (ситуации многих знаний, как ее называли методологи). Однако она несла в себе опасность инструментального релятивизма и методологического произвола (волюнтаризма). Методологи были, видимо, достаточно грамотны, чтобы видеть подобные препятствия, и был сделан ход, создавший СМД-методологию, но в то же время уведший от проблемы. Методологи стали изучать деятельность, предположив, что если будут изучены все виды деятельности к способы создания новых деятельности, то будут решены и проблемы ситуации многих знаний — за счет операций конфигурирования многих знаний или комплексирования разных видов деятельности.

Но знания о деятельности стали строиться в рамках того же идеала, который существовал на базе гносеологической проблемы. Знание о деятельности должно быть объективным, методичным и транслируемым. Представления о деятельности стали трактоваться онтологически. Двусмысленность этого состояния еще можно было не замечать, пока методологи изучали науку и технические сферы деятельности. В этих областях подчиненность средств цели, методологический (в данном случае — деятельностный) произвол имеет право на существование, его границы не так легко вычислить32. Но она стала вопиющей, когда методологи стали воздействовать на общественные процессы, проводя игры и осуществляя социальные и политические программы.

Неклассический идеал знания

Несомненная заслуга методологов (как мне представляется) состоит в том, они сумели выявить структуру идеала научного знания и его условность. Если же рассматривать задачу изучения общественных явлений, то необходимо сказать, что ни одно из предположений классической парадигмы не может быть принято33.

1. При анализе сколько-нибудь сложных общественных явлений невозможно предположить независимость объекта от знания о нем. Знание способно изменять сам объект, и примеров неисчислимое множество: знание законов развития классического капитализма позволило не следовать им; знание об экологических проблемах должно сделать жизнь экологосообразной и позволить человечеству выжить; технологические изобретения изменяют общество до такой степени, что сами технологические знания устаревают; использование знаний в политике приводит их к превращению в идеологии или утопии, в результате чего меняется само общество34.

2. Если первое предположение не выполнено, становится ясно, что и второе не работает: процедура измерения будет давать разные результаты в разных ситуациях. В логическом плане предположение о возможности получать одинаковый результат везде и всегда при осуществлении одной методически полной процедуры обеспечивалось весьма сильным требованием соразмерности объекта и метода35. При этом предполагалось, что мышление строится аналогично знанию и теории: оно «движется по объекту». Но если мы ситуацию многих знаний воспринимаем всерьез, то вынуждены рассматривать мышление, движущееся одновременно по многим объектам и даже способное делать предметом своего анализа неидеализированные феномены и ситуации общественной жизни.

Следовательно, метод как «форма самоорганизации движения содержания» (Гегель) не зависит от объекта, а напротив, создает его. Сам метод уже перестает фиксироваться как процедура, возвращаясь к своему этимологическому смыслу: путь мысли36.

3. Требование транслируемости знания сомнительно в любом смысле. Вполне возможна идея, что нужно транслировать способ получения различных знаний, а не сами знания, которые устаревают быстрее, чем приносят пользу. Широко распространенное (в первую очередь среди методологов) мнение, что транслироваться может лишь знание в теоретической форме — не более чем заблуждение37. Существует множество способов воспроизводства жизни: культура, социокультурные институты, традиция, материальная культура (вещи) и пр. и пр. Знание в этом процессе играет вспомогательную роль38.

Следовательно, новая парадигма знания будет строиться на совершенно иных, нежели классическая, основаниях. В качестве примера и затравки для дискуссии можно изложить, мое видение исходных методологических предпосылок новой парадигмы.

1. Общественная природа «объекта» — необходимо взаимодействие с ним, и соучастие. Изучаемое явление (общественное образование) взаимодействует с исследователем, причем на своих собственных основаниях, в соответствии со своим «внутренним смыслом» (имеет общественный характер) — схема 2.

Новая парадигма знания

2. Приоритет ситуации перед «объектом». Изучение начинается с фиксации ситуации взаимодействия. В ситуацию входят и сам «исследователь», и знания (существующие, возможные), и общественное образование, и траектории движения знания. Причем все компоненты ситуации не согласованы между собой и несоразмерны. В этом — ситуация. Изучение начинается с рефлексии знаний «исследователя», возможных способов исследования и целей взаимодействия. Задача исследователя — сформировать зоны «незнания». А новое знание формируется в ходе взаимодействия «исследователя» с общественным организмом, обусловлено структурой ситуации и существует как «верное» только в указанных пределах. Оно не транслируется, и его роль — выполнять роль опосредующей формы (на его базе строятся модели, расчеты, прогнозы и программы) при изучении явления.

3. Логический аппарат: путь, «мiръ», схема. Категории, понятия и прочие интеллектуальные средства используются по мере разворачивания ситуации взаимодействия для формирования основ и структуры знания. Прохождение пути «исследования» регулируется схемами — специфическим (отличным от знаний, понятий и категорий) средством организации движения мысли. В то время как пространство существования идей и идеальных объектов абсолютно, используется оно только в той части, которая освоена осуществляющим работу исследователем и по мере необходимости прохождения пути изучения явления. Работа на нескольких объектах логически организована понятием «мiръ», которое позволяет различать онтологические картины, используемые в процессе исследования.

4. Общественное образование отнюдь не произвольно во взаимодействии с «исследователем». Границы (пределы) его «игры» с «исследователем» задаются, как минимум, с двух сторон: материалом жизни общественного образования (территория, ресурсы, географические условия, этносы, культуры и пр.) и уже созданной предыдущей историей средой, преодолевать которую не в силах (язык, цивилизация, внешние обстоятельства). В то же время существует зона свободы, где общественное образование активно и способно самостоятельно ставить цели и выбирать способы проявления активности. Такое (минимум двойное) расслоение общественного образования внутри себя необходимо вынуждает к расслоению знания на различные компоненты: плацдарм, активные силы, правила взаимодействия (по типу шахмат: постоянная доска с фиксированными условиями и возможностями, и активные фигуры, ограниченные только правилами) — схема 3.

Организация дисциплинарного знания

5. Форму организации знания, которая возникает на таких основаниях, я называю дисциплинарной39 — см. схему 3.

Что из всего этого следует

Из всего этого следует, что проблема не в плоском рассудке дискутирующих, не в циклах жизни знания и не в таинственном «живом мышлении», а и том, что методологическая идея вышла на проблему формирования новой парадигмы знания, но с первой попытки «не взяла высоту», сохранив идеал старого знания. Дальше ее «адепты» придумывают вместо решения проблемы дискуссии и их (дискуссий) безопасные объяснения.

 

ЧАСТЬ 3. О ПРЕВРАЩЕНИИ СМД-МЕТОДОЛОГИИ В СМД-ФИЛОСОФИЮ

Теперь посмотрим, в чем же третья… ниточка, что ли ?40 (фрагмент шестой; с. 55-57; со слов «А это уже третья ниточка, третий момент.. «. — одиннадцать абзацев до слов … «о втором зарождении русской философии на базе СМД-философии»).

О языке, идеологии и вранье

Читая этот отрывок, не перестаешь удивляться «неожиданности и нетривиальности высказываемых мнений».

Абзац первый (со слов П.Щ. «А это уже третья ниточка..». — два абзаца).

Оказывается, например, что Петр Георгиевич способен понимать чушь41, а у Ф.Бэкона была «псевдометодология». Самое же основное — у методологической составляющей нет собственных форм трансляции, и она, бедная, «вынуждена мимикрировать… в условиях обучения неофитов или практики». Я уже отмечал, что с моей точки зрения подобный тезис означает только одно: молодежи и «практикам» можно врать42.

Абзац второй (со слов «Появление СМД-философии…» — один абзац). Здесь П.Щ. раскрывает механизм своих игр и идеологически закрепляет: «популизм» игры означает, что для участников игры должны произноситься популистские речи, которые оформляются в виде «локальных идеологизированных пространств», а коммуникация оформляется в «рамках структур авторитета». Итак: выдуваем себе авторитет, вырабатываем для участников игры идеологию и снижаем уровень работы до «популистского»43. И утверждается, что такая работа требует теперь философии. Не знаю, как читатель, а для меня сочетание «философии» с описанной работой означает превращение игротехников в новых лекторов-пропагандистов, снабженных «марксистско-ленинской философией», ссылками на «авторитеты» и работающих с «локальными общностями» (так в следующем абзаце и окажется). Остается все же непонятным: даже если теперь в Школе культурной политики все так, как П.Щ. утверждает, то причем здесь философия? 44

Абзац третий (с.56, со слов «Такого рода отождествление..». — один абзац).

Почувствовав, видимо, что дело пошло куда-то не туда, автор заявляет, что философия не тождественна идеологии. И весь третий абзац посвящен «опровержению» этого банального утверждения. Но опровержение оборачивается обоснованием обратного. Оказывается, что русская интеллигенция все-таки отождествляла идеологию и философию и вообще «на первых шагах философствование как таковое не было отличимо от прикладной идеологии». Тут же приплетаются «специфический менталитет религиозных в своей основе (надо же — в своей основе, а не просто!) общностей», «ситуация тотальности религиозного сознания». Оставим любознательным читателям возможность задавать вопросы: «Петр Георгиевич, но ведь сейчас нет «фона …» и «ситуации …», почему же сюжет повторяется?» Я думаю, что это вообще все несерьезно. Главное же здесь то, что игротехник «вынужден брать … некую систему истин … и превращать их в идеи личного и общественного поведения» и с «позиции этического рационализма» управлять «локальными общностями». К игротехнике это отношения не имеет, имеет скорее отношение к социальной патологии, когда неграмотные («вынуженные брать» ) мальчики учат людей жить и пытаются ими манипулировать (управление с позиции этического рационализма).

Абзац четвертый (пятый и шестой, с.56; со слов «Можно … утверждать … что в 60-е — 70-е годы..». — три абзаца.

«Когда человек теряет способность и силы двигаться вперед, он начинает утверждать, что дошел до конца, что дальше идти некуда и не нужно, что пора остановиться и строить мировоззрение».

Лев Шестов «Апофеоз беспочвенности». Опыт адогматического мышления, с. 42. Л., 1991.

Не закончив с тем, как же из того, что методология занялась играми, следует необходимость философии», П.Щ. резко переходит к истории Кружка.

Основной тезис, который здесь доказывается, состоит в том, что в «60-е-70-е годы представители ММК… несли на себе определенное мировоззрение». Наверное, несли. Но дальше делается несколько подмен. Мировоззрение, оказывается, означает не взгляд на мир, а «включает в себя… элементы логики, философии, гуманитарных теорий…». Это респектабельное утверждение позволяет сделать следующую подмену: мировоззрения, содержащие одинаковые «элементы», одинаковы, — т.е. у людей, состоявших тогда в ММК, мировоззрения были одинаковы и даже вообще было одно. Отличало его от «обычных мировоззрений» наличие всей совокупности (кто ее считал и определял, всю совокупность?) «социокультурных и политических координат». И затем третья подмена: мировоззрение подменяется самоопределением в логике и методологии. Дальше совсем просто: такое самоопределение «позволяло … иметь … полную целостную личную позицию».

Я думаю, несостоятельность суждения очевидна. Расколы в кружке, кроме всего прочего, имели в качестве причины и мировоззренческие различия. От разрыва Г.П. с А. Зиновьевым (см. «Кентавр», 1991, №2), до расхождений Г.П с Наумовым и т.п. Только в счастливом сне о единой методологической партии можно увидеть единство мировоззрения среди методологов45.

Зачем же этот пассаж с доказательством столь странной вещи? Чтобы сделать заключительную подмену: оказывается, носителями «целостного, и притом революционного, мировоззрения» являются не люди, а … догадались? — правильно — наша родная СМД-методология!

Абзац седьмой (смешной — я долго смеялся; с. 56, внизу)

Я много узнал про себя и журналистов. «Огромного числа» журналистов я не заметил. Напрягшись, с трудом вспомнил десяток. Петра Георгиевича, дающего интервью журналистам, вспомнил только раз — на БАМовском конкурсе. Там он с журналистами побеседовал. Интервью у меня хранится. Ничего из того, что «мы отвечали», там нет. Журналисты, как правило, не пытались понять, «что там произошло». Ни разу мы (я, во всяком случае) не слышали в ответ «этого не может быть, потому что логика не имеет никакого отношения к практике». Никого такие вопросы не интересовали. Появление подобных «примеров» в тексте — дело обычное, поэтому покажу, откуда этот взялся. Однажды М.С.Хромченко привел ко мне в общежитие, где я тогда жил, чешского журналиста. Беседовали о выборах на РАФе. После беседы, уже не для печати, он стал интересоваться нашей научной школой и очень удивился, что мы, говоря о логике и методологии, занимаемся организацией выборов. Я попытался что-то объяснить про то, как появилась содержательно-генетическая логика, из нее возникла методология, как появились игры. Он мало что понял, сказал, что подумает и пришлет письмо. Я рассказал об этом Петру и на его вопрос, чего же не понял чех, сообщил свою версию: он не понял, как связана логика и организация социальных действий. Поскольку чех учился на философском факультете до того, как занялся журналистикой, то он и сказал, что не слышал о таких выкрутасах, как у нас: чтобы логики занимались организацией выборов. Некоторое время мы с Петром и пообсуждали вопрос, а как, действительно, это связано. Видимо, это далекое воспоминание и явилось опорой для возникновения подобного примера.

Что же касается «специфического достижения СМД-методологии и СМД-подхода»46, то я думаю, что «собрать все», слава Богу, не удастся даже СМД-методологии, хотя стремление к этому — вещь достойная. Вся прелесть мира (и мышления Г.П., когда я его встретил) как раз и состоит в том, что между мышлением и жизнью существует непреодолимый разрыв, побуждающий мышление мыслить, чтобы охватить мир жизни, а жизнь — пытаться осознать свои проявления. Но уж прямого спуска от «высших абстрактных этажей логических формальных построений» до «характера допустимого и недопустимого социального действия» точно нет.

В дальнейших абзацах этого куска идет лишь разворачивание линии с мировоззрением. Причем СМД-методология уже выступает «как целостное мировоззрение» (партия большевиков тоже выступала как авангард, как ум, честь и совесть…), а «методологическая позиция оказалась единственной, обеспечивающей личностное самоопределение и, следовательно, позволяющей человеку становиться соразмерным этому миру»47. Это уже прямой идеологический вывод. No соmments..

Если теперь опустить трогательный, но ничего не говорящий рассказ о неофите, пришедшем в методологию из бани, то смысл фрагмента состоит в том, что из идеологии игротехников, целостного мировоззрения СМД-методологии (странное, конечно, для русского языка сочетание, но, что поделаешь, Петр Георгиевич так пишут) и жизненного опыта Кружка непременно получится СМД-философия. Для этого надо немного: чтобы «некоторые онтологемы или даже (!) теоремы» включились бы » в совершенно новый контекст — контекст мировоззрения»48.

Не надо быть большим специалистом в философии, чтобы понимать, что философия из подобных винегретов не получается, а возникает (или постоянно живет) где-то в других местах. Поэтому на материале этого куска текста анализ условий появления философской мысли не проведешь и вывод, — что из достижений Кружка могло бы повлиять на нее, не сделаешь. Я и не буду49. Потому что основной смысл задачи — не переход от СМД-методологии к «эСМэДософии», а идеологический: окончательно замкнуть «Сообщество» на себя и занять хорошее социальное место. Дело в том, что, воспользовавшись разрухой и растерянностью на фронте официальной философии, можно: а) придать респектабельность СМД-…; б) примириться с философской общественностью: они сейчас не привереды, а бывшие «подпольщики» теперь в почете — глядишь, можно будет степени получать и аспирантов официально разводить, появляется надежда для СМД-философа превратиться в «простого русского философа»; в) неофитам создать видимость «перспективы» и респектабельности, чтобы не сбежали (раньше привлекал ореол полуподпольной жизни «в культуре»; теперь, когда в культуре можно жить вполне официально, если много работать и не продаваться «научному» шоу-бизнесу, нужна другая приманка: «этот опыт дает нам возможность говорить о втором зарождении русской философии на базе (очень хочется написать Плодовощторга, но не буду) СМД-методологии».

Текст на двух последующих страницах (58 и 59) я комментировать не буду. Потому что сначала идет слишком неожиданный поворот мысли с утверждением, что беседа адресована всем, а вот журнал, наоборот, «ориентирован не на всех, а на любого!». Решить логическую задачу, как в журнал, предназначенный не для «всех», а для «любых», попадает беседа, рассчитанная как раз на «всех», я не смог. А потом там идет текст, на две трети составленный из вопросов М.Х. и препирательства с ним П.Щ., которые неизменно оканчиваются поучениями журналу и лично М.Х. Кухонные разборы я не могу комментировать. Разве иногда участвовать. И я понимаю А. Зинченко, сказавшего о многоэтажной «логической» рефлексии в исполнении П.Щ., что она у него ассоциируется только с многоэтажным матом (см. «Кентавр», 1991, N2,с. 16, внизу ). Интересующиеся образцами могут изучить пассаж на 59-й странице по поводу практики. Так что перескочим сразу в конец этой страницы — к жидко освещенной теме «СМД-методология и советское общество».

ЧАСТЬ 4. О СМД-МЕТОДОЛОГИИ И СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ

Фрагмент седьмой (с. 59, последний абзац; с. 60,61)

Чтобы оценить следующий фрагмент, достаточно вчитаться в эти откровения:

«Ведь фактически методология есть гигантская система протезов …»

«… но отделаться от общества он (человек} может только за счет порока … «

«Значит, должен сказать я себе, … развитие фермерского хозяйства …есть процесс, объективно разрушающий питательную среду СМД-методологии…»

«Но!.. Но я хочу быть хитрее исторического процесса.'»

Комментарий без темы

Оставим читателю развлекаться лингво-психоаналитическим анализом «педалированного мышления», «протезированного менталитета», «инструментального активизма» и прочих более замысловатых конструкций. Попробуем выяснить, в чем смысл писанного здесь.

Абзац первый (стр. 59; внизу).

Смысл, видимо, в том, что методология сформировалась в советской стране и несет на себе отпечаток этого общества. Против этого не поспоришь, особенно прочитав интервью.

Но в чем проблема? Сначала подумал, зная социопартийные интересы П.Щ., что проблема будет состоять в том же, в чем видит свою задачу М.Х., издавая журнал: в том, чтобы «ввести методологию в мировую культуру». Тогда появляется задача выделить, что же в методологическом имеет социальный и ситуативный смысл, а что, действительно, «культурно- исторический»50. Но, оказывается, П.Щ. хочет «быть хитрее исторического процесса!». А хитрость состоит в том, чтобы сохранить, расширить и усилить «социальный и социокультурный базис СМД-методологии», несмотря (по его же тексту) а) на то, что методология есть «гигантская система протезов» для выживания в советском обществе (и для других обществ эти протезы, следовательно, не годятся), и б) на то, что общество это рушится (значит, протезы никому уже не всучишь), и создается угроза «питательной среде СМД-методологии, дававшей ей неофитов и создававшей самое СМД- методологию».

По-моему, точнее выразить социопартийный характер Сообщества и его достойных представителей уже нельзя. Не зря злорадствует А. Зиновьев, встречая бывших методологов (они пачками ездят теперь на Запад), занявшихся политикой, коммерцией или организацией «контактов»: «Я всегда говорил, что у них не научные интересы во главе»51. Я думаю, из ВМ он получит еще одно подтверждение. А я не удивлюсь участию методологов в политической грызне: действительно, надо же сохранять питательную среду.

А вот чем методология действительно не занимается, так это исследованием и анализом общественных процессов и истории, на ее глазах происходящих, а также культивированием и развитием мышления, способного осуществить этот анализ (раз она методология). Она делает вид (в лице наиболее ярких представителей, разумеется), что ей все понятно, и отделывается банальными сентенциями про «включение страны в мировую систему разделения труда» (хотя никакого включения не происходит, даже в Польше), про «индивидуализацию» и «атомизацию» общества и пр., мало чем отличающими по глубине от сентенций современных публицистов про «командно-административную систему» и пр. Но это уже отдельный разговор.

И все-таки, умиляет и подкупает скромность трудящегося мыслителя, сочетающаяся с поистине кургиняновской масштабностью заключительных строк: «И поэтому, в частности, мне приходится (бедняжка!) сейчас медленно, постепенно восстанавливать некоторый (прелесть — никогда не узнаете который) контекст — анализировать, что происходит в Европе, в Азиатско-Тихоокеанском регионе, в Африке, в Южной Америке52 отвечая для себя на вопрос, какому миру мы принадлежим, будем или можем принадлежать».

ЧАСТЬ 5. КРАТКИЕ ВЫВОДЫ ПРО БЕСЕДУ М.Х. С П.Щ.

1. Мы являемся свидетелями того, что методология превращается в идеологию социальной группы (в том числе усилиями П.Щ.). Текст, который здесь комментировался — лучшее тому доказательство. Механизмы этого превращения я и пытался показать53.

2. СМД-методология — уже не методология54, а начало теории55. Комментируемая беседа не про методологию и даже не про СМД-методологию. Она про самого Петра Щедровицкого56 и Сообщество.

Если же теорию объявлять всеобщей, она превращается в идеологию57.

3. Для защиты идеологии и ее распространения необходимо создаются социальные (Сообщество, «комбеды» и «политкульты») и идеологические (в том числе «новояз») структуры.

4. Дискуссии внутри Сообщества в силу его социальности необходимо должны подавляться а) идеологически: содержательные проблемы подменяются дискуссиями об «отношениях методологии и игротехники»58, об отношениях метода и теории внутри «организма СМД-методологии» и др.; б) организационно-практически: отлучениями59 «неверных».

5. Дабы создать отвлекающую от подлинных проблем «перспективу», провозглашается «сверхзадача»: превратить СМД-методологию в СМД-философию60. Однажды истмат и диамат уже превращали в философию, но история, конечно, ничему не учит.

6. Чтобы сохранить позу «лидеров прорыва» (что означает — главного жреца Сообщества), социальные лидеры портят до неузнаваемости язык (русский, и профессиональный методологический) и занимаются61 «разработкой онтологических картин и теорий среднего уровня», «разворачиванием… соответствующего комплекса инструментальных и методологических вопросов», т.е. чем-то «очень сложным», требующим «долгой подготовки» и, главное, тем, что никто проверять не будет, потому что это никому не нужно.

7. А методологическое содержимое текста (превращаемое в идеологическое) весьма старо62.

Краткие выводы (по делу)

Вывод о том, что перечисленные в беседе моменты не определяют ни подлинной ситуации о методологии, ни путей ее развития, мне представляется достаточно очевидным. Тем не менее большой блок работ в методологии сделан и опубликован. Какое-то количество людей занимаются ОДИ и методологией. В чем действительные проблемы, которыми люди с методологической подготовкой могли бы заниматься с успехом63?

Развитие методов организации игры. То, что многими методологами рассматривается как деградация и профанация игры — превращение игротехников в организаторов полипрофессиональной и поликультурной коммуникации, я думаю, совершенно нормальный, естественный и перспективный путь ее развития. Поле здесь обширное и все расширяющееся: инноватика, обучение, консультации и пр. и пр. По мере ускорения общественных трансформаций люди все более будут нуждаться в способах смены форм самоорганизации. И методы, разработанные в ОДИ — организация рефлексии, техника схематизации ситуации и ее объективации, техническая работа со знаниями, проблематизация частных представлений и пр., — вполне конкурентоспособны с различными психо — и социотехниками. Главная проблема в том, чтобы игротехники делали это профессионально и ответственно. А для этого пока существуют два препятствия. Первое — СМД-идеология и вытекающая из нее претензия игротехников учить людей жизни и «мышлению». Но это постепенно исчезнет (особенно с либерализацией цен и «разрушением питательной среды»). А второе препятствие — неразработанность форм профессионализма игротехников. Это уже проблема методологии.

Она связана с вопросом о том, какое знание должно обеспечивать: 1) разработку и внедрение технологий64 и 2) взаимодействие с общественными системами65. Разработка этих вопросов, действительно, связана с проблемами философскими и вполне чревата новыми философскими взглядами66. Здесь также школа методологического мышления может сыграть свою не последнюю роль. Вполне возможно, что для некоторых углубление в философию и философствование станет основным. Безусловно, здесь также методологический стиль мышления вполне возможен и полезен. Но и в этом случае начинать придется, по-видимому, все-таки с анализа и критики философских систем, а не с разглядывания групповой идеологии.

Декабрь 1991 — январь 1992

Примечания

^1. Читатель сам догадается, чем группа от линии отличается; этим, видимо, и дается ответ о читателе: кто не заметит этих шарад, тот и читатель.

^ 2. В чем разность статуса и веса, из статьи читатель не узнает даже при большом напряжении.

^3. Например: «некоторый» (некоторое принципиальное отношение, некоторая ситуация и пр.); «достаточно» (смело, серьезно, абстрактные формы) — для чего достаточные?; «специфический», «в каком-то смысле», «в разных слоях», «разный статус», «в ином горизонте» — без указания, в чем разница, специфика, инаковость.

^4. Слово «партийный» я употребляю в этом тексте в том же смысле, в котором оно употреблялось в советское время в словосочетаниях «литература должна быть партийной» и т.п. Это означает предвзятость мнения, приверженность внешним, заимствованным идеям, следование которым искажает собственный смысл и содержание литературы (методологии ) ради социальных целей. В русском языке слово «партийный» имеет также смысл принадлежности к определенной группе или мнению. Второй смысл этого слова — принадлежность в какой-либо политической партии я бы пока не привлекал, но я уже знаю случаи, когда возникали идеи использовать методологическое Сообщество или идеи методологии в качестве основы новой политической партии. Вполне возможно, что социальные амбиции отдельных методологов сделают и этот второй смысл применимым при разговоре о методологии.

^5. Если оно принципиальное, то почему некоторое? — а потому, что нельзя называть его -чтобы ничего не сказать, а неофит задумается про загадочное «некоторое принципиальное».

^6. Красиво звучит, но объяснил бы кто-нибудь, что это значит. Вразумительного ответа найти не удастся, хотя бы потому, что организационные формы (я думаю, в тексте ошибка: организованные формы есть неправильное словосочетание) не монтируются — по понятию.

^7. Процессов? — см. следующий абзац в интервью.

^8. Никак не обозначенную.

^9. Почему-то именно «инспирировавшие», а не просто люди, которые стали проводить ОДИ.

^10. Или работа Кружка, или исследования?!

^11. «… не столько жанр меня интересует, сколько род того, что я пишу. Я делаю проэзию …» (МК, 20/08/1989). Род того, что пишет П. Щ., ему еще предстоит определить.

^12. Независимость знания от любой ситуации, — отсюда идея всеобщих законов (природы или общества).

^13. Возможность передать его в отчужденной от человека форме, чтобы при выполнении определенных условий им (знанием) мог воспользоваться каждый.

^14. Объективность знания, в том смысле, который с Галилея принят в науке, достигается формированием отчужденного от человека метода, причем его применение любым человеком в любом месте дает одинаковый результат.

^15. Методологи утверждают, что она — необходимый элемент методологической работы в мышлении. См., например, статью Г. П. Щедровицкого Организация системно-структурных исследований и разработок (Системные исследования, М., 1981)

^16. Ср. идеи Й. Хейзинги игры «как культурного феномена». Квалификация игры как институциональной формы требует обоснования или пояснения, когда это касается ОДИ. Может быть, ОДИ — не игра, а случайное, ошибочное наименование (С. Поливанова: «Словом нельзя пользоваться безнаказанно»), стремление к институционализации? Роль знаний в институциональной форме.

^17. Ср., например, анализ роли институциональных форм в жизни общества: Ф. А. Хайек. Пагубная самонадеянность. М., 1992, гл. 1-3; М. Вебер. Избранные произведения. М., с. 535-545.

^18. Анализ институциональных форм подробнее см. в моих докладах на эту тему (архивы Межрегиональной методологической ассоциации — ММАСС), статьях про игру и экспертизу. Кроме того, понятие институции было одним из основных в римском праве; идеи о том, что воспроизводство деятельности происходит через социокультурные институты, пытался развивать О. Генисаретский.

^19. Ср. у Хейзинги: Роiesis — функция игры. Она обретается в поле деятельности духа, в созданном для себя духом собственном мире, где вещи имеют иное, чем в «обычной жизни», лицо и связаны между собой иными, не логическими связями. (Й. Хейзинга. Нomo Ludens. Гл. VII; цит. по: Самопознание европейской культуры XX века. М.. 1991).

^20. Неявно это произошло, видимо, еще на Игре-1, но тогда превосходство личности Г. П. над «адептами» еще не создавало видимость служения игры методологии, тем более, что в значительной степени Г. П. и методология в сознании «Сообщества» соединялись в одно, а явно — в период 85-87 гг.

^21. В качестве иллюстрации (кроме интервью П.Щ.) можно посмотреть статью М.Садовенко в том же номере ВМ (с. 106). где утверждается, что «вне СМД-подхода (как метода работы на игре) и идей СМД-методологии ОД-игра вырождается в бессодержательную форму взаимоотношений между людьми» Или: «…иных оснований, нежели основания методологического мышления… не выявлено». Действительно, что положишь, то и вынешь. Впрочем, прямая привязка игры к методологии очень сильна в сознании многих методологов-игротехников. Но эта привязка имеет, с моей точки зрения, скорее социально-психологическую природу, чем действительную преемственность содержательной проблематики. Игра дала возможность социально-психологической компенсации и самоутверждения методологам, не признанным официальной наукой и обществом.

^22. Х.- Г. Гадамер. Истина и метод. М., 1988. с. 147.

^23. Раньше на семинарах говорили правильнее — «различение», имея в виду различение понятий, но, видимо, внутренняя установка на социально-партийную действительность настолько сильна, что начинаются оговорки: различение прекратилось в отделение, скоро заговорят об отлучении.

^24. Предмет дискуссии имеет лишь весьма косвенное отношение к циклам жизни знания, но об этом ниже. Впрочем, в тексте тезис о том, что «ситуация порождена противопоставлением двух фрагментов цикла жизни знания», оказывается быстро заменен тезисом о том, что «и то и другое существует как модусы в циклах жизни мыследеятельности — живого мышления, мысли, а не знания».

^25. Неофиты, учитесь приемам партийной демагогии: ничего не сказав об отношениях методологии и игротехники в предыдущем фрагменте текста, в следующем — обзовем оппозицию рассудочной и плоской, соединим предыдущую тему со следующей, и проблем у нас нет: можем рассуждать о чем-нибудь другом, а читатели пусть ищут глубокий смысл о всех этих переходах. Партийная задача выполнена: народ озадачен и дискутирует о чем-то, к сути не имеющем отношения, а против тех, кто не нравится, есть убийственное определение — «рассудочная и плоская оппозиция».

^26. Самое смешное, что даже Иммануил Кант, написавший «Критику чистого разума», не считал, что может говорить от его (чистого разума) имени, специально выдумал теоретического гносеологического субъекта; с тех пор мы, видимо, сильно продвинулись.

^27. Здесь в первый раз (не в последний) в тексте появляется любопытный момент. Термин «живое мышление» появился в Оренбурге на игре по развитию области в декабре 1989 г., где я его использовал в «педагогических» целях, объясняя нерадивым игротехникам (и самому себе) вред догматического использования старых схем. Даже «Сказку об игротехническом нетопыре» сочинил. Теперь этот чисто ситуативный, образный и ироничный термин появляется как респектабельный синоним мыследеятельности. А еще, оказывается, существуют «глубинные проблемы исторического разворачивания живого мышления» (с. 57 — внизу)! Поскольку значение этого термина никак в тексте не проясняется (а он начинает кочевать и дальше; во втором номере ВМ П.Щ. его использует в статье «Проблема рефлексии…»), приходится привлекать ассоциации: была «живая вода», «живая церковь» — что же имеет в виду П.Щ.?

Опять же это не стоило бы упоминания, если бы весь текст интервью не был наполнен подобными «игровизмами». Среди них лидерство, бесспорно, занимает «протез». Находясь в несколько игривом состоянии на игре в поселке Еланцы (Ольхонский район Иркутской области, прекрасные места на берегу Байкала), я его использовал, чтобы как-то объяснить идею орудий, с помощью которых человек может выполнять действия, ему не доступные физиологически. Теперь я читаю, что «методология есть гигантская система протезов» (с. 60). Помню, С. Поливанова тогда еще возмущалась этим словом; «Прекрати употреблять непродуманные образы, а то твои игротехники такие слова будут в при личном обществе употреблять». Как она была права по сути дела и как ошиблась в субъекте! Я не буду перечислять остальные «игровизмы»: их много в тексте, только хотел бы заметить, что их появление подтверждает, как мне кажется, ту мысль, что в сознании «адептов» уже не различаются игровая речь с ее внутренними смыслами и язык общения и коммуникации. Я уже не говорю о понятийной точности. Не зря прошли уроки Советской власти: новояз снова в строю.

^28. Сведение гносеологической проблемы к субъект-объектной схеме, как это делает Г. П. Щедровицкий в своей статье во втором номере ВМ (с.4, рис. 16), мне представляется чрезмерным упрощением.

^29. Практически все вышедшие из кружка люди, внесшие свой вклад в его работу, отмечали этот момент непреодоленности старого идеала знания; см., например, интервью В.Розина в «Кентавре» (1991, N 2), дискуссии С. Наумова с Г.П. о возможности программирования без объекта (или на многих объектах). Непреодоленность классического идеала знания, с моей точки зрения, есть главная причина того, что В. Розин называет «натурализацией» методологии, а не личностные и социальные факторы, которые он приводит в статье в ВМ.

^30. См: М. Мамардашвили. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984.

^31. В естественных науках это означает принципиальную однородность пространства и времени (или, по крайней мере, регулярное изменение их метрики).

^32. См. статью А. Раппапорта «Границы проектирования» в ВМ (1991, N 1).

^33. Ср. критику научного подхода к анализу общественных явлений: С. Л. Франк. Очеркметодологии общественных наук. ВМ, 1991, N2, с. 88.

^34. Уже в «святая святых» науки — в физике отказываются от предположения о независимости объекта от исследователя.

^35. Принцип соразмерности — ведущий в методологических рассуждениях: все переходы от оргдеятельностных схем к объектно-онтологическим, на которые ссылается П.Щ., возможны лишь при строгом следовании этому принципу. Все методологические схемы с их «оборачиваемостью» есть следствие выполнения этого принципа. В мою задачу не входит критика этого принципа, она систематически производилась на Школе по методологии и игротехнике «Проблемы построения гуманитарных дисциплин», проводимой ММАСС в Омске в июле 1989 г. Материалы этой Школы можно посмотреть в архиве ММАСС.

^36. Необходимость отделения метода от процедурно-методической части в общественных науках становится общим местом; ср.: С. Франк с его различением методологии технической и философской (ВМ. 1991, N2, с.89); X.-Г. Гадамер. Истина и метод; Веуоnd the method. М.У., 1987, и др.

^37. В устах П.Щ. это выглядит даже агрессивно — в следующем абзаце он пишет: методологическая «составляющая не имеет собственных форм трансляции, фактически вынуждена мимикрировать, принимать обличье теории или философии в условиях обучения неофитов или практики». Такое вот идеологическое обоснование строится для оправдания обмана: преподнесение неистины в виде истины всегда есть ложь, для кого бы это ни делалось — для неофитов или для практиков. Я уже не говорю, что такая постановка вопроса развращает как преподносящего знание, так его получающего: оба избавляются от труда размышлять и сомневаться. Вполне нормальная и естественная форма трансляции методологической составляющей — социокультурные институты. Я уверен, что Платон, создавая свою Академию, создавал ее не для обучения существующему знанию неофитов, а для сохранения и развития «некой неуловимой» (для П.Щ., очевидно) характеристики — своего метода размышления. Что Академия 700 лет блестяще и демонстрировала.

^38. Остается для меня неизвестным, откуда это заблуждение возникло. Скорее всего, здесь смесь идей французских прогрессистов (прогресс человечества — в прогрессе знания) с позитивистским настроем науки, стремящейся оградить себя от жизни всего остального человечества.

^39. Термин предложен П.Щ. еще в те времена (1986 г.), когда нам впервые стало ясно, что инженерное знание не может строиться предметно. Быстрый на названия и словотворчество Петр предложил специальный склад (стиль) инженерного мышления называть дисциплиной (ума), придумав немедля обширное историческое обоснование. Не знаю, как в истории, а в работе это довольно точное слово.

^40. Кусок текста в комментарии пропущен ввиду неприличного поведения беседующих: они стали выяснять между собой, кто что говорит. Вообще это интервью весьма интересно тем, что П.Щ. просто не отвечает на вопросы (из 12 вопросов он отвечал лишь на два последних).

^41. Хотя что именно чушь, неизвестно. На нее претендуют три темы в вопросе М.Х.: 1) «Переход перманентный или осознанный лишь недавно ..?» — такое противопоставление чушь?; или: 2) письмо Г. П., где он предлагает издать соответствующий сборник? или: 3) СМД-методология была «крышей», скрывшей от Единственной Философии? (а на самом деле она всегда была философией? — но тогда непонятно, что кроме легализации ей нужно, в чем переход?).

^42. См. прим. 37. То, что методологическая составляющая не всегда может транслироваться отдельно от объектной составляющей и в теоретическом виде, еще не дает никаких оснований утверждать, что она не имеет собственных форм трансляции. Естественная форма — социокультурные институты. Возможны и теоретические и комбинированные формы (методические описания плюс передача онтологического видения, плюс социальные институты — вся наука так строится). Я уже не говорю о том, что именно СМД-методология, взявшись за изучение мышления, должна была построить (и кое-что построила — схемы, например, можно рассматривать как одну из собственных форм трансляции метода) соответствующие формы. Но он (тезис) потому и произносится как самоочевидный и безусловный, что на нем строятся и псевдодискуссия о разделении или единстве методологической ориентации и те теории, и вывод о необходимости перехода к «эСМэДософии».

^43. Авторитет руководителя в игре. Раньше, до «эпохи» игр П.Щ., основным признаком ОДИ считалась проблематизация. Причем она не была «проблематизацией» игроков, но касалась методологической команды, и прежде всего руководителя. Иначе считалось, нечего огород городить. Методологи также бывали проблематизированы и не знали ответов, как и игроки. Авторитет, который, безусловно, зарабатывали методологи (не все и не всегда, иногда игры кончались проклятиями и разочарованием, что вполне нормально), к концу игры связывался почти исключительно с их способностью работать больше и лучше, чем другие, интеллектуальной честностью (они умели говорить «не знаю» и «не умею») и эрудицией. «Коммуникация в рамках структур авторитета, без которого невозможно такого рода практикование», означает не возможность и недопустимость проблематизации «авторитета» («методолога в законе»). Также раньше (до «эпохи» построения СМДсофии), считалось, что мышление разрушает идеологию, а ОДИ производит деидеологизацию в коллективах. Теперь, оказывается, необходимо создавать идеологические пространства.

Раньше же (до «эпохи») считалось, что уровень игры и проблематизации не должен зависеть от состава участников, и не было проблемы «популизма игры». Теперь (в «эпоху») все прямо наоборот. Но все подлинные социальные революции так и делаются: под маской подлинного скрывается лживое.

^44. Вообще дикость какая-то. Я до сих пор считал, что философия возникает из стремления понять сущность мира. А оказывается, она возникает из-за того, что кому-то надо «формировать идеологизированные пространства» и разговаривать в «рамках структур авторитета», чтобы их «игротехники» с «позиции этического рационализма» управляли «локальными общностями». Я думаю, что здесь Петр Георгиевич полностью «проговорился» и подтверждает мои соображения о партийности, идеологичности и бессмысленности данного текста в иных планах.

^45. Пример из пятого абзаца я даже разбирать не буду кто решил, что люди, ушедшие из методологии (где они просто, может быть, скрывались?), теряли «целостность видения проблем», «становились частными», «теряли личную позицию, программу и цели»? Можно спросить этих людей, ответ их будет иной. А для разминки и освежения памяти можно почитать речи В. И. Ленина и разгромные статьи периода культа личности. Там про людей, занявшихся другими, чем предписано Партией делами, тоже было написано, что они теряли. Теряли они примерно то же: позицию (классовую), программу (партии) и цели (мировой революции и победы коммунизма). А все остальные цели и программы, как мы все хорошо знали, вовсе не цели и программы, а сплошной ревизионизм и служение мировой буржуазии.

^46. То что дальше по тексту про «сплав дух тел», я полагаю, надо помещать в «Музей языковых предметов неизвестного назначения». Гуда же попадут «момент, связанный с педалированием мышления», «глубоко протезированный менталитет» и пр. Но тут меня посетила крамольная мысль: а вдруг М.Х. решил переплюнуть Зощенко и специально собирает материал для своих рассказов, даже сам начал творить и на Петре пробовать: «Давайте, мол, сдвинемся с этого момента темы…» или небрежно так, спросит: «Переход перманентный или осознанный ..?», или: «Спроси себя: целокупна ли и самодостаточна ли СМД-методология (философия) для претензий на достаточность в культурно-историческом масштабе, или же она локальна и в этом смысле региональна?» Надо у М.Х. спросить. Замечательная была бы затея. Обессмертил бы язык методологов. И себя заодно.

^47. Самое смешное, что на следующей странице «на полном серьезе» дается рецепт «соразмерности этому миру», выработанный СМД-методологией: «методология есть гигантская система протезов», и, «будучи такой системой протезов, позволяющих человеку оставаться соразмерным гигантской машине этого общества». СМД-методология выполняет «свою функцию глубокого протезирования менталитета» (выделено не мной. — С.П.). Так что, если хотите быть соразмерным, заказывайте протезы в ШКП!

^48. Схема уже знакомая: мировоззрение несет СМД-методология, знания (некоторые онтологемы или даже теоремы — как звучит! песня!) включаются в контекст этого мировоззрения (по К.Мангейму, именно в этом случае они превращаются в идеологию), а дальше — «Мы наш, мы новый мир построим», кто был методологом (или игротехником? — я уже запутался), тот станет философом. Ведь недаром же «этот опыт дает нам возможность говорить о втором зарождении русской философии на базе СМД — методологии».

^49. Чтобы понять, что задача построения СМД — философии не очень (мягко говоря) осмыслена, достаточно прочитать опубликованное «по счастливой случайности» рядом с Петиным интервью с М.Мамардашвили. Предположим, что Мамардашвили — философ. Сравним то, что он говорит, с тем, что обсуждает П.Щ. Выводы может сделать читатель. Я думаю П.Щ. не зря писал, что методологическая ориентация «вынуждена мимикрировать» под философию. Я думаю это и произойдет. Петр Георгиевич и иже с ним мимикрируют. Только вот что будет тогда делать М.Х.со своим журналом «Вопросы методологии»?

^50. Задача, с моей точки зрения, не очень осмысленная: культура и история сами определят, что из методологии и куда брать (и то в предположении, что культура едина и един исторический процесс). Однако она может иметь определенный эвристический смысл для самой методологии. Контакты с остальным культурным миром могут помочь осознать самое себя. Можно было бы поставить задачу задачу экспансии методологического мышления на остальной мир (в целях его просвещения, например).

^51. Это мне рассказывал Ю. Громыко, недавно беседовавший с А. Зиновьевым в Мюнхене.

^52. Интересен подбор континентов: в Европе Петр Георгиевич бывали — в Англии, Франции, Финляндии; АТР возник в сознании после БАМовской игры, где эта тема обсуждалась; Африка (я думаю, Южная) возникла после игр П.Щ. — Островского в Якутии с Якутзолотом, где «локальное идеологизированное пространство» включало в себя пространство задачу обыграть на мировой арене Оппенгаймеров, к несчастью для себя контролирующих мировую торговлю алмазами и золотом; вот откуда взялась Южная Америка, я уж не знаю, отстал. Главное , что выбор идет не по смыслу дела, а по механизмам сознания: про что вспомнил, то и важно. Поэтому неофиту не стоит задумываться — не имеет перечень глубокого культурно-исторического смысла.

^53. О механизмах создания социальных машин в советских условиях см. также С. Попов Идут по России реформы. (гл. «Социальные машины, институты, и социальные группы»).

^54. На что в «Кентавре» (1991,№2) мягко намекал В. Розин (не первый): «для меня это уже не методология. Методология — это всегда открытая система».

^55. Это не означает, что методологов нет — есть люди, работающие как методологи, но методология не может быть СМД со своим предметом (МД) и методом (С-системный) это уже научный предмет; или что не может быть общей методологии — она может быть (но СМД в силу предметной организации ею не является).

^56. Действительно, выражения типа «я утверждаю», («полагаю», «хочу быть хитрее» и пр.) в тексте употреблено 26 раз (3,25 штуки на страницу).

^57. См.: К. Мангейм. Идеология и утопия; М. Мамардашвили. «Превращенные формы».

^58. Возникают группы идеологических отщепенцев и «непонимающих» (например, недавно возникли т.н. «игроделы» и это ни при том, что сам «шеф» ничем кроме делания игр не занимается). Ярлык нужен, чтобы отличить «своего» от «чужого», например О. Алексеева (который не игродел, потому что служит у П.Щ. и там же воспитывается, чтобы им не стать) от А.П. Зинченко (который явный игродел, хотя своих игр почти не проводит, и пишет «очень методологические» тексты, но служит у Г.П.) — (см. хронику «съездов»).

^59. Первая оформленная попытка «отлучения» состоялась на первом «съезде», когда из «Большого комбеда» (Всесоюзного комитета по ОДИ и СМД — методологии) исключались Ю.Громыко и А.Левинтов. Потом стали действовать тоньше, с идеологическим обоснованием («свои» — «не свои»). Теперь этому придается псевдотеоретическое обоснование; в статье «О действительном и мнимом в методологическом самоопределении (читая В.М.Розина)» П. Щедровицкий пишет: «…почему он Розин В.М. сознательно игнорирует исходные горизонты членов ММК и базовые ориентиры методологической работы (?). И пока я могу найти только одно объяснение. Говоря о методологическом кружке, мы обязаны рассматривать такую важнейшую характеристику, как включенность … выход за рамки Кружка … выводят весь проделываемый анализ за рамки живого мышления.» (ВМ, 1991, №3, с.16). Комментарии излишни.

^60. О социальных задачах такого «превращения» см.выше — часть 3.

^61. Причем обязательно публично, но среди и «на материале» советских бизнесменов и бывших партхозработников, ныне государственных мужей. Это делается чтобы на вранье случаем не поймали и все были уверены в высоком, неземном смысле данного мероприятия.

^62. Кто с этими выводами не согласен, пишите в «Кентавр» по адресу:113051, Москва К51, ая 140. Вас опубликуют. Вы будете счастливы.

^63. Я считаю, что занятия в методологических кружках действительно хорошая (во многих отношениях уникальная) интеллектуальная школа, а Георгий Петрович действительно Учитель мышления. Но то, что хорошо для школы, не всегда хорошо для жизни и науки. Отказавшись от идеи единого организованного Сообщества, единой теории и единого занятия (и единственно правильного мировоззрения, чего вообще-то нет и никогда не было), многие из методологов и игротехников смогут сделать что-то полезное и вечное.

^64. Эта проблема постоянно присутствует в умах методологов, в том числе и Сообщества. Она упоминается в статье Б. Сазонова в ВМ, 1991, №1, но попытки хотя бы ее постановки, не говоря уже о решении, все еще тянут за собой груз старой парадигмы. И дело здесь не в том, что «до понимания быть культурной сегодня ситуация не дошла, а потому не порождает спроса на методологию» (Б.Сазонов, с. 100), а в том, что методология отстала, не сумев предложить иные общественно-значимые способы организации знания, нежели те, которые предлагает наука (экономика и социология, например: ведь совершенно понятно, что эти науки устарели и не пригодны, но других нет, и тупые экономисты жируют на общественном развале).

^65. Эта проблема вообще не поставлена ( и, я думаю не будет поставлена) в СМД — методологии: постоянно общественное будет замещаться деятельностным. Но именно постановка этой проблемы наиболее методологически интересна, поскольку впрямую выводит к новым парадигмам знания.

^66. Но все это уже очень далеко от дискуссий в Сообществе.