Сладкая диктатура мысли

Главная / Публикации / Сладкая диктатура мысли

Сладкая диктатура мысли

Сладкая диктатура мысли (Интервью с М.С. Хромченко). 1993. // Вопросы методологии. 1994, № 1-2

 

Говорит Г. П. Щедровицкий

Этот текст — едва ли не последнее интервью Георгия Петровича (им завизированное), которое мы готовили для одной из московских газет. Опубликовано оно не было — ни в Москве, ни в С.-Петербурге, где за него было схватились. Оба редактора (в двух российских столицах) в один голос заявили, что для нашего читателя этот текст слишком сложен. – М. Хромченко

 

Со всех сторон я слышу: человек!., личность!.. Вранье все это: я — сосуд с живущим, саморазвивающимся мышлением, я есть мыслящее мышление, его гипостаза и материализация, организм мысли. И ничего больше. Так я себя рассматриваю и так к себе отношусь. И многие трудности моей индивидуальной жизни связаны именно с четким пониманием своей особой природы — с тем, что я есть сгусток мышления и обязан жить по его законам. Не по законам страстей, как утверждал Спиноза, и в этом смысле я отвергаю его концепцию, согласно которой человеком управляют страсти.

 

Да не будь вы страстны…

 

Нет, я страстен в одном: в растворении себя в своей собственной мысли, в подчинении ей всей своей жизни. Я всегда мыслю, и это есть наслаждение, равных которому я не знаю. Я все время подразумеваю одно: я есть кнехт, слуга моего мышления, а дальше есть действия мышления, моего и других, которые, в частности, общаются. В какой-то момент — мне было тогда лет двадцать — я ощутил удивительное превращение, случившееся со мной: понял, что на меня село мышление и что это есть моя ценность и моя, как человека, суть. Я сделал это принципом и несу его сквозь всю свою жизнь.

 

И человек, с вашей точки зрения, есть только мышление? Кроме него для вас ничего не        существует ?

Для меня существует много чего, но тут начинается новый параграф, поскольку в мысли я проживаю все и все могу прожить. Здесь я расходился со многими моими товарищами, поскольку настаивал на том, что живу, промысливая, и в этом смысле принял лично декартово положение «мыслю, следовательно существую», но в плане не метафизики или риторики, а сущностного определения, поскольку у меня-то больше ничего нет и быть не может. Я действительно существую как Я, только когда мыслю, и это есть для меня жизнь. Но это же – моя ограниченность, моя специфика, и вполне возможно, что я — в силу этого — есть социокультурный урод, хотя как такой урод я себе очень нравлюсь и себя в такой роли очень люблю…

 

И ОД-игра для вас тоже есть пространство только для мышления?

Не только. До того, как в стране сформировались условия и климат перестройки, то есть условия демократической гласной жизни, пространство и время ОД-игры было единственной отдушиной, где люди могли быть самими собой, т.е. вести себя как свободные люди свободной страны, свободно размышляющие над волнующими их вопросами.

Но ОДИ есть не временное, ситуативное, преходящее явление, а постоянно работающая форма организации коллективной мыследеятельности. Именно для реализации этой функции и конструировалась игра, хотя такое утверждение есть не более, чем поздняя реконструкция, ибо ОД-игра вызревала под многие, взаимно дополняющие друг друга цели, в презумпции неопределенности, живого действия, в понимании того, что никакие словесные оформления не равны живой действитель­ности, живого — по ситуации — общения и коллективного действия людей. Но в какой-то момент, в рефлексии, мы осознали, что случилась игра, которая по мере ее разворачивания и накопления опыта станови­лась все более привлекательной для людей, слыхом не слыхавших о ММК. Причины ее популярности в разные годы были различными, но сегодня, когда в стране изменились условия социокультурной жизни и все больше групп людей приходят к подлинно политической жизни, значимость ОДИ должна возрастать непрерывно и постоянно. Пока она остается единственной и в этом смысле уникальной, но всегда актуальной и универсальной формой коллективной .мыследеятельности. По сей день, даже в ныне сверхбурной жизни, полной и трагических, и радостных событий, игра собирает разнообразные коллективы, и все ее сутки, с раннего утра до позднего вечера, идет напряженная работа, интерес к дискуссиям не спадает и захваченные этой формой организации оказы­ваются если не все, то большинство участников ОД-игры.

 

И что же они в ней находят ? Что их к ней притягивает ?

Отвечать на таким образом поставленный вопрос надо, обращаясь к современным людям, строя норму человеческого бытия, норму жизни, и показывать, чего они в нынешних условиях лишены и что благодаря игре получают. Но я над так поставленным вопросом никогда не думал. Это тема для долгих сложных размышлений и специальных исследований.

Конечно, есть отношения между заказчиком и исполнителем, есть всякий раз конкретная деятельностная задача, и команда игротехников владеет средствами, адекватными для ее решения. Но не только ради решения задачи идут люди в игру. Здесь, повторю, что-то другое. Может быть, сказал бы я предварительно, здесь они ждут проживания истины.

 

Вы неоднократно утверждали, что ОД-игра «обречена на успех». За счет чего ? Какие механизмы сделали ее столь эффективной ?

Отвечу, оставляя в стороне технические приемы: эффективность ОД-игры предопределена тем, что в ней учтены многие противоречивые интересы и требования.

С одной стороны, она является предельно демократической формой организации коммуникации и взаимоотношений, где вошедшие в игру люди, независимо от их культурного уровня и глубины подготовки, могут активно и полноправно участвовать в обсуждениях, чувствовать себя в разношерстной аудитории всегда и постоянно на месте, в гуще проис­ходящего. Каждый может выступать как свободный творец и деятель.

С другой стороны, наличие игротехнического коллектива, владеющего отработанной техникой организации, руководства и управления, делает свободную по природе игру уникальным средством объединения людей для плодотворной работы, точной машиной и инструментом для осознания ситуации и себя в ней, вычленения и решения проблем.

Суммируя, я сказал бы, что ОД-игра совмещает абсолютную свободу индивидуальной мысли и индивидуального действия с предельно жес­ткой организацией коллективного мышления и коллективного дейст­вия, обеспечивая движение по траекториям, которые задаются целями игры — движение поступательное и неумолимое. Оно звучит во мне как железный марш из знаменитой симфонии Шостаковича. Тем самым, добавил бы я не без бахвальства, в ММК был получен ответ на вопрос, поставленный европейскими науками и философией.

 

Вы хотите сказать, что в своих  предформах ОД-игра  уже  наличествовала в семинарах ММК?

Да, они дали мне некоторый материал и опыт. Еще в 50-е годы, разрабатывая категории содержания и формы, в частности знаковой формы, я ввел такие разложения мышления и мыследеятельности, которые оказались самыми существенными для понимания сути того, что мы с вами сейчас обсуждаем. В канун 80-х я уже был методологом, прошедшим очень сложную школу, понимающим и чувствующим природу мышления и деятельности, владел набором самых мощных категорий из всех, какие были созданы в истории европейской философской мысли со времен Платона и Аристотеля, и потому мог выдумывать конструкцию, которая соответствовала бы естественным процессам мысли и искусственно-техническим действиям отдельных людей, групп и коллективов.

Чтобы чуть пояснить сказанное, приведу пример. Моя жена, вспо­миная как-то раз одну из первых игр, сформулировала свое впечатление в довольно банальных, на первый взгляд, словах, но они схватывают суть дела. В процессе работы на общих заседаниях у нее сложился образ коллектива из двухсот человек, которые все время норовят выйти в коммунальность, сделать какую-то немотивированную гадость своим соседям, товарищам по работе. А потом начинается работа организатора и организующего игротехнического коллектива, и тут словно бы на всех игроков набрасывают сеть — их хватают, стискивают, и они уже не могут совершать свои коммунальные выкрутасы и гадости. И сами же посто­янно удивляются тому, что с ними происходит, почему они впадают в эйфорию.

Ответ же на удивление прост: в коллектив вбрасывается содержание, и люди начинают жить по законам самодвижения этого содержания, работать с ним, а на коммунальность уже не остается ни времени, ни сил, ни желания. Вот в чем, прежде всего, сила игротехнического коллектива и причина эффективности ОД-игры — в том, что ее организуют и про­водят методологи, несущие на себе новые ценности содержательности и новые знания о законах разворачивания мышления и деятельности. Именно на эти ценности и знания — в отличие от всех других профес­сиональных групп — опирается коллектив игротехников. И потому же всегда побеждает, ибо участники ОД-игры захватываются субстанцией мышления и начинают жить в ней, а это посильней, чем все остальное. Человек не может сопротивляться мышлению.

Понимаете, люди сохраняют коммунальную свободу. В коммуналь­ном и социокультурном плане их никто не насилует, никто ими не манипулирует. Но их захватывает мысль как абсолютное самодвижуще­еся содержание, которое несет по замыслу и оргформе ОД-игра. Такая захваченность оказывается куда более мощной управляющей компонен­той, а вместе с тем коммунально, психологически не обидной, не уни­жающей человеческое достоинство и сохраняющей все человеческие свободы. И в этом смысле я работаю не с людьми — работаю над коммунальностью, чисто мыслительно, а это и означает работать по содержанию, ибо на него выходит только мысль.

Благодаря ей ОД-игра выявляет сущностные моменты и тенденции развития ситуации, делая их зримыми. Иными словами, игра — если она проводится как оргдеятельностная — позволяет как бы заглядывать в будущее и готовиться к нему.

 

Тоже благодаря мышлению ?

Конечно, благодаря тому и по мере того, насколько руководитель игры схватывает в своем мышлении суть дела, проникает в нее и представляет себе истину. Проникая в суть мышления и деятельности — групповую, коллективную, социокультурную, мы за счет этого можем прорисовать варианты будущего, существующего потому и постольку, что в настоящем заложены процессы развития и саморазвертывания. Вы можете подтвердить это, вспомнив хотя бы наши не столь давние игры на Кавказе и в Прибалтике. При этом будущее втягивается в пространство игры безотносительно к отдельным людям и отдельным умам. А уж дальше имеющий уши да слышит, имеющий глаза — видит.

 

И мы, распознав его, можем менять по своему усмотрению и жела­нию? Вы нередко декларируете: будущее есть постольку, поскольку мы его делаем. Значит, проект разработаем — осуществим, программу — реализуем, так?

Да, я так говорю, но требую при этом сохранять здравый смысл… Итак, мы имеем содержательную и в этом смысле сущностную мощь ОД-игры, а с другой стороны, мощь методологической группы и методологического сообщества, которое реализует себя в другом мире — в мире действий и принятия решений. И здесь, следовательно, две проблемы: естественных и квазиестественных процессов — это один мир, и другой для искусственно-технических действий. Имея эти разные факторы, мы, методологи, умеем их совмещать, но не благодаря силе нашей воли, а в силу и по мере того, как и насколько ухватываем сущность вещей и событий. Мы поняли законы движения содержания, научились и умеем мыслить по законам его развертывания. И в этом смысле мы точно также есть отпечатки нашей методологии и нашей игры. Все наше поведение это лишь отражение и пропечатка мощи самих нами используемых социокультурных форм, но никак не творение индивидуального ума. И в этом смысле я говорю: игра — играет, а мышление — мыслит. И это же по-новому ставит вопрос о человеке и его зависимости от мышления.

Впрочем, давайте пока на этом остановимся.