Методология и политика

Главная / Публикации / Методология и политика

Методология и политика

 

(Материалы I Методологического конгресса (20-21.03.1994 г.))

 

Мне хочется не рассуждать, хотя рассуждения будут вкрапливаться в изложение, а рассказать о в общем-то простых вещах из своего опыта. О том, как возникло мое отношение к политике, и о тех мыслях, которые появились в связи с первым политическим опытом.

Более или менее осознанно сама эта тема родилась в одном из разговоров с Марком Владимировичем Рацем, на игре по перспективам Буйской атомной электростанции. И я, в силу привычной и понятной для всех нас традиции, сразу начал строить какие-то понятия, различения, схемы. Мы даже договаривались написать большую статью на эту тему, ибо возникло ощущение достоверности и значимости некоего складывающегося проблемного поля, однако внутренне это меня все же не затронуло, а потому намеченные с Марком Владимировичем прожекты оказались с моей стороны нереализованными. Но факт первичного вовлечения был.

Нередко случается так, что тебя куда-то затягивают, и не то чтобы против воли твоей, но и не по принимаемому тобой самим решению. Именно так я попал в политику, ту самую «простую» политику, где есть парламент, президенты, группировки, политологи, которые этим занимаются. Короче говоря, в ситуацию меня «затащили». Я плохо понимаю, зачем мне это было нужно, но уж так получилось, и обсуждать я буду то, как начал в этой ситуации барахтаться. (Конечно, я не буду рассказывать, каков был Гайдар, Хасбулатов или кто-нибудь другой и какие конкретные ходы и действия они предпринимали, это вряд ли кому интересно.) Я попытаюсь сделать некоторый самоотчет, как я туда попал, как там крутился и, откровенно говоря, кручусь до сего времени. И уже вашей (если вас заинтересует мой материал) может стать задача построить понятия, отфиксировать различения, схемы и т.п. Если сделаете, то мне очень поможете.

Когда человек попадает в новую для него ситуацию, у него возникают первые и очень простые вопросы. Во-первых, если уж попал, то хочешь ли ты там оставаться? Во-вторых, хочется представить: а куда же все-таки попал? В-третьих, доопределить для себя: сколь долго будешь там оставаться и как долго ты хочешь (или придется) этим заниматься? И, наконец, последний, четвертый, вопрос: что будешь там делать, кем ты в этой ситуации будешь?

По сути дела мой самоотчет и будет группироваться вокруг этих четырех вопросов. В них реализуется первичное (а в этом смысле исходное и самое важное) самоопределение. Для разбираемого случая — самоопределение в политике.

Попал, «вляпался»! Первая мысль, с нее я начал: а не выбраться ли мне оттуда? От этого шага меня остановило одно простое соображение: многие проекты и программы, в составлении которых я участвовал, имели какую-то странную судьбу — они «кончались», когда мы как разработчики переставали присутствовать. В конце-концов я даже пришел к выводу, что программы можно писать только для себя, хотя ты ее пишешь даже для государства в целом. В этой связи возникла мысль, что если повращаться в этой политике (не в понятии «политика», а в реальной политике со всеми ее плюсами, минусами, дрязгами, в той политике, что реальными людьми строится), то (возможно, это моя иллюзия), может быть, я что-то для вышеупомянутых программ сумею при этом сделать. Несколько бесхитростно, но правда. Эта иллюзия (или не иллюзия, точно еще не знаю) и заставила меня сделать над собой усилие и там остаться. Произошло это в апреле прошлого года, уехал я после этого в деревню, а когда вернулся, меня туда уже «закрутили». Но у меня и установка была на то, что попробовать надо.

Вот тогда-то передо мной встал вопрос: а куда я попал? И вроде бы на него я должен был ответить себе не в смысле некоторого умозрения, а в смысле определенной онтологической первичной картинки: я должен был для себя все это пространство представить. И данную картинку я начал для себя прорисовывать, исходя при этом из того, что мне приходилось делать (иногда довольно судорожно, порой даже хаотично), общаясь с теми людьми, с которыми мне приходилось встречаться, и держа политический фокус в своем сознании. У меня получилось как бы три площадки (или пространства), которые я сейчас и зарисую. Естественно, мне их нужно было обозначить. Подчеркну, что задача была прежде всего практическая, поскольку необходимо было понять, как себя вести, что в зависимости от места делать.

Первой такой площадкой был концерн «дворец» (на всякий случай ставлю кавычки, чтобы не понималось слишком примитивно). Это площадка людей, которые принимают решения (у нас — в методологическом сообществе — тоже есть площадка «дворца», в любых других сообществах она тоже есть. Это — функциональное место, для которого я должен был определить основной модус, или способ действия. Как там действуют? Что является доминирующим действием?

Я опять прошу не понимать меня слишком натуралистично: способ действия на площадке «дворца» обозначился как «интрига». Почему именно так? Что лежит (или оправдывает) в основе обозначения? Интрига возникает там, где нет полной свободы действия, где исходная система мест достаточно четко и жестко занята, и чтобы занять то или иное место, нужно выдержать жесткую конкуренцию, или борьбу, которая в первую очередь «держателями мест» воспринимается в качестве тайных помыслов интриги. Интрига в данном случае трактуется безоценочно, вне характеристик, хорошо это или плохо.

Вторая площадка была связана с той системой средств, которую дворец с его интригами использует. Ее можно обозначить «концерном». И способ действия здесь — технология: различного рода разработки (качественные или некачественные, короткие или длинные, слабо проработанные или хорошо проработанные, не суть важно), функционально прежде всего управленческие технологии. И разрабатывают их (чему мы все являемся свидетелями) политологи, обозреватели, эксперты, экономисты и т.п. Таково основное «население» концерна.

И, наконец, третья площадка, которую назову «стихией» (тоже в кавычках) — модус, или способ, существования, подобный по функции двум предшествовавшим.

Теперь уже (как попавший в политику человек, как методолог со своим методологическим скарбом) я могу начать определяться относительного некоторого пространства, причем уже структурированного. Что на каждой площадке мне дано и что я могу со своими средствами получить, чтобы не болтаться, как щелк? или, что еще хуже (и что нередко бывает с людьми, когда они попадают в политику), не становиться «шестеркой».

Приведенная схема начала довольно интересно упорядочивать мою деятельность. С «первого этажа» «стихии» я как бы «уперся» в систему фактов, выделяемых по их значению, и строительство некоторых объектных конструкций, в которых эти факты могут «жить». В этом отборе фактов и в построении конструкций существует какая-то невероятная трудность: видимо, для методологов (а может быть, только для меня) существуют проблемы в работе с реальностью, в первую очередь именно с реальностью, а не с действительностью, если припомнить, как мы различаем эти два понятия.

За последние месяцы мне пришлось трижды съездить в командировки: в Магнитогорск, Элисту и Нефтеюганск. И всюду эта «втянутость» в политику была жестко задана, как бы мне мною, собой же. Какие же факты мне приходилось выбирать и какие конструкции строить? Приведу несколько примеров.

Первый — из командировки в Магнитогорск, откуда я «вывез» лишь один, но очень значимый, с моей точки зрения, факт. Он прост и заключается в следующем: вся система переподготовки Магнитогорского комбината работает только в одном направлении — готовит ОМОН и спецназ, все остальное уже оказывается ненужным. Этот факт в дальнейшем позволил мне увидеть то, что я мог бы и не заметить, пройти мимо.

Другой факт стал для меня очевиден в Элисте: как разрушается производство. Оказывается, невероятно просто: через особое построение и регулирование финансовых потоков. Любое производство, например, производство тонкорунной шерсти, можно уничтожить таким способом достаточно быстро. Хотя оно складывалось веками и поколениями, а последних племенных овечек продают в Эмираты по 10 долларов за штуку на шашлык.

Теперь о конструкциях. Первичные конструкции разрабатывают на площадке «стихии», они носят довольно примитивный характер, но важно прежде всего то, что они имеют характер очевидной достоверности. Без этого конструкции не могут работать. В них любой факт начинает разворачиваться через «позиционные раскладки».

Рассмотрим, например, конструкцию, возникшую в Элисте, по способу распределения финансовых потоков (по целевому назначению), которая сейчас используется по двум принципиальным линиям. Некоторое количество финансов дается для организации производства, но значительно больше представляется внешне под ту же цель, а на самом деле для иного. Например, на 12 млрд. рублей открывается кредитная линия банку «Степь» (кредиты под шерсть) и на 30 млрд. руб. — банку «Менатеп», который никакой шерстью не занимается и заниматься не думает, никак не связан с ее производителями.

Зачем так поступает «первая фигура» — распределитель кредитов? Тоже очень интересно, поскольку основная задача «Менатепа», оказывается, состоит в том, чтобы следить за финансами, выделенными на производство шерсти, с тем, чтобы эту «шерсть» в определенный и нужный момент состричь, но уже не с овец, а с банка «Степь»… Таких конструкций, как правило, появляется не очень много, но в них факты начинают некоторым образом жить, показывая, какие группы лиц, социальные, а в некотором смысле и деятельностные позиции стоят за движениями капиталов, что в конечном счете — через ряд посредствующих механизмов — и определяет политику.

Следующий уровень (по схеме) — уровень «концерна» с его способом (модусом) деятельности технологий.

Заметьте, на этой площадке то, что вынесено из предыдущей, рефлектируется (технология «концерна» — это рефлексия «стихии»), следовательно, имея «концерн» с его технологией, мы сталкиваемся с уже замещенной деятельностью. Здесь возникают иные трудности — трудности влияния и конкуренции. Система мест уже достаточно «забита» технологами другой квалификации, системными аналитиками, политологами и т.д. Они создали жесткую технологическую систему и построили некоторую ее идеологию, обосновывающую саму возможность осуществлять и воспроизводить эту технологическую систему. Как здесь быть бедному методологу? Либо он начинает подражать им (помещая себя в «концерн», что как-то не хочется), либо отвоевывает свое особое место в технологическом мире.

Итак, система мест частично занята и отработана; какова же может быть технология работы с ними методолога? Надо прямо сказать, что я впервые как следует понял (хотя часто употреблял эти слова) разницу между проектированием и программированием, что и явилось средством вхождения (воздействия) в «политологические сообщества», поскольку для меня стало очевидным, что любая технология в соответствии с технологическим мышлением строится по проектному типу. Следовательно, способ разрушения состоял в противопоставлении проектирования программированию. И это было следующим моментом, который я отрефлексировал и начал по нему упорядочивать свою деятельность.

Кратко охарактеризую третью «площадку»: здесь возникает масса достаточно трудных моментов, поскольку на уровне «дворца» всегда начинает строиться жесткая иерархическая система. Вы, наверное, заметили, что в последние два месяца (в газетах это проскальзывало) возникло как бы противопоставление жесткой иерархической системы и некоей коалиции с системой закрепленных мест внутри нее, когда основные вопросы решаются посредством голосования. На самом деле все остается по-прежнему. Как же сюда себя поместить? Только стандартным для «дворца» способом действования — интригуя, причем для себя лично возникает нелегкая задача, поскольку если я здесь пытаюсь запускать процесс реального программирования, то в технологическом пространстве ему не находится места. Чтобы его высвободить, приходится действовать идеологически, т.е. пытаться строить некоторую идеологию программирования как такового — идеологию, а не собственно технику программирования. И — а это нужно признать — интриговать, но уже не для себя (не для каких-то своих личных целей), а для вооружения тех дворцовых деятелей, с которыми кооперируешься. Таков первый ход по определению «пространств» собственной деятельности.

Практический вопрос: как долго «пребывать» в политике на схеме трех времен, идущих одновременно — краткосрочного, среднесрочного и долгосрочного времен. Важно, что здесь единицы времени различаются не абсолютной величиной, они просто очень разные, но я должен двигаться в них, одновременно произведя зашнуровку.

http://www.circle.ru/archive/s1994/s1994nga1.gif

И заметьте, эта схемка также позволила мне определенным образом организовать свое движение. Скажем, в пространстве краткосрочного времени моей основной работой было (и сейчас пока остается) построить эффект ошеломления — то, что можно назвать проблематизацией, поскольку моя краткосрочная забота (я рассказываю пока только про себя) всегда сводилась (и пока сводится) к тому, чтобы вставить себя в одно из двух пространств — «дворца» или «концерна».

Среднесрочный момент тяготеет скорее к технологии: необходимо определенное время, чтобы самому либо совместными усилиями посадить некоторую схему на площадку технологии.

И, наконец, долгосрочное время. Здесь очень интересен (я все время рассказываю действительно про свое самоопределение, по крайней мере искренне, не придумывая и не домысливая, а как оно реально было) был для меня аспект самоопределения: а что я хочу? В каком-то смысле этот вопрос свелся к другому: что я могу дать? А ответ простой: я могу дать лишь то, что имею, ничего иного, кроме того, чему меня научили и чему я научился сам, т.е. то, что мы здесь обсуждали — методологический подход (если, естественно, я им владею; потому что владение методологическим подходом далеко не столь очевидно, как иногда и многим кажется; определяется это — я могу ошибаться — базовыми ценностями, а не выучкой).

Теперь передо мной стоит задача отрефлексировать сказанное, снять это в возможных других схемах, построить, может быть, специальное понятие политики. Но заметьте, оно в каком-то смысле уже есть и предназначено, поскольку имеется некоторая первичная интуиция, связанная с моими действиями, а не только с моим пониманием; заметьте, она уже есть. И когда я начну соотносить это с культурной традицией, рефлексировать свои удачи или неудачи, представлять себе нашу методологическую традицию (как там это можно было бы развернуть), то вроде бы у меня заготовлен некоторый «материал», и мне не придется заниматься тем, что называется мозговыми страданиями. У меня есть та некоторая исходная реальность и даже та (связанная с ней) действительность понимания, которая, как мне представляется, может мне помочь. Разрешите на этом поставить точку.

Дискуссия по докладу

Т.Н.СЕРГЕЙЦЕВ: Пожалуйста, вопросы.

С.В.ПОПОВ: Никита Глебович, вы извините, пожалуйста, но чего же вы хотите, не как человек, а как методолог: что должен хотеть методолог, ввязываясь в политику? Я, ей Богу, не понял.

Н.Г.АЛЕКСЕЕВ: С моей точки зрения, Сережа, здесь есть три ответа, но они уже относятся к моим умствованиям, пока же я хотел просто свой опыт положить.

Первый ответ. Выходя на политику, методолог расширяет свои рамки, поскольку политика (и предельная политика государства и, может быть, мировая) задает некоторую целостность и некоторые рамки.

Какие? Впрочем, в этом пункте я согласился бы с тобой (в контексте твоего спора с Петром), что их нельзя как-то исходно сразу положить, я думаю, надо что-то иметь (это «имение» я и пытался перед вами всеми выложить), иначе это превратится просто в мыслительное творчество. Здесь же, как будто бы, понятно, как я вижу возможное продвижение. Второй ответ. Мне кажется, что при помощи выхода в политику, как ни странно, методолог начинает для себя осознавать как мусор многие интеллигентские заблуждения. Он просто начинает ее делать, ему уже не приходится говорить о том, что политика — это фу.

Теперь третий ответ, с переформулировкой вопроса: а операционально что методолог должен делать? Мне представляется (и это мой личный опыт, кстати), что он должен использовать сферу политики для достижения своих целей, и с какой-то точки зрения это созвучно тому, что здесь говорилось и обсуждалось. Что я имею в виду? Например, методолог может преследовать (как свою) цель построения методологического государства. Норма здесь для меня в другом — в моем видении человека, который должен быть. Это, конечно, не гармонически развитая личность, не нечто невероятно хорошее, которое страдать не будет и делать будет все правильно. Я подразумеваю здесь некоторые способности, о которых я с самого начала говорить не хочу. Это, прежде всего высокая различительная способность. Это, во-вторых, способность многопозиционного движения с привлечением необходимых лиц; что задает, с моей точки зрения, новый тип личности, который я бы для шутки назвал многодосочной. Кстати сказать, связано это именно не с проектированием, а с программированием, с развертыванием процессов самопрограммирования. Именно в программировании, с моей точки зрения, эта многодосочная личность и начинает появляться: личность, имеющая свою доску и возможность иметь другие доски. И когда я пошел в политику, эти способности частично у меня начали появляться, и я помечаю их как ценности, в том числе как способы работы.

Кстати сказать, получилось так, что в тех играх, которые я вел, появлялись новые управленцы, некоторые из них — мои ученики. Поэтому, я думаю: а почему бы этот процесс не стимулировать?

 

ВОПРОС (спрашивающий не назвал себя): Это феноменальная зарисовка?

Н.Г.АЛЕКСЕЕВ: Конечно, во многом феноменальная.

ВОПРОС (продолжение): Ежели оттуда идти, то власть где расположена — направо или налево?

Н.Г. АЛЕКСЕЕВ: Поскольку это феноменальная зарисовка, то обсуждать некоторые понятия я должен специально. Я могу сказать в ответ на ваш вопрос, что власть — достаточно сложное понятие, и дать некоторые ориентиры, по которым я для себя это понятие строю.

Для меня в понятии «власть» очень важны некоторые ориентиры, и первый из них — ее распределенность. Не между всеми. Надо выделить две или три «точки», без которых, с моей точки зрения, будет не понятие власти, а некоторая ее феноменальная характеристика.

Следующая очень существенная для меня характеристика связана, как ни парадоксально, с имиджем власти. Может быть, я чего-то не указал, но эти две характеристики для начала обсуждения понятия власти принципиальны.

Поэтому ответить на ваш вопрос, где находится власть, на этом рисунке я не могу. Это не желание отбрыкаться: я пытался показать, что мне необходимо для того, чтобы вам ответить.

ВОПРОС (продолжение): Но как убедиться в том, что здесь изображена политика, а не что-либо иное?

Н.Г.АЛЕКСЕЕВ: Мне трудно отвечать, поскольку придется кое-какие тезисы повторять. Я не говорил, что дам понятие политики. Я с самого начала от введения такого понятия как бы отрекся. Вы хотите готовенькое понятие получить, хотя бы схему этого понятия. А зачем я это должен делать? Чтобы вы потом начали о нем рассуждать, ударились в методологически оснащенную рассудочную деятельность. Нет, я этого не желал и не желаю, не хотел и не хочу. Единственное, что я считал возможным — может быть, не удалось, — это показать свои первичные интуиции, предзаданные тому, что я делал.

Я поделился опытом вхождения в политику и участия в ней. В ходе этого опыта у меня начали возникать простые (с моей точки зрения) вопросы: просто так туда ходить зачем? Деньги получать? Кстати сказать, это неплохо… Но для меня это действие должно же быть как-то осмыслено. Мне задавали вопрос о целях, и я начинаю его осмыслять. Но к понятиям пока отношусь предельно аккуратно и считаю, что у нас за год вырабатывается, дай Бог, одно-два стоящих понятия; остальные, с моей точки зрения, это «бабочки», которые утешают рассудствующего человека, хотя при этом можно породить массу различений прочих всяких вещей. У меня другая стратегия. Я хочу знать, где я нахожусь, сделать осмысленным место и время своего действия. Потом, даст Бог, я на парочку понятий выйду, постараюсь. Хотя, может быть, я опять ушел от ответа. Но в этом уходе коренится суть моей позиции.

ВОПРОС (продолжение): Я все время пытаюсь понять, где же вы были.

Н.Г.АЛЕКСЕЕВ: Во «дворце» я был, в том числе.

ВОПРОС (продолжение): Скажите, пожалуйста, а нельзя ли рассматривать ваш доклад как своеобразную схему или методологический инструментарий, которым вы пользуетесь для того, чтобы ваш имидж методолога был выжат в процессах жизнедеятельности. Здесь возникает вопрос как бы о жизнедеятельности и мыследеятельности и об их соотношениях: о мыследеятельности методолога в процессах жизнедеятельности политической структуры.

Н.Г.АЛЕКСЕЕВ: Можно! Здесь я рискну на такое заявление. Поскольку для меня понятие «схема» восходит к древнегреческому значению этого термина: схема — это хорошо отрепетированное физическое упражнение. И, заметьте, какую-то предсхему я для себя уже сделал, поскольку свою деятельность и свои жизнехождения некоторым образом отрепетировал. Не знаю, хорошо ли, но факт, что они отрепетированы.

ВОПРОС (спрашивающий не назвал себя): Никита Глебович, наверное, мой вопрос связан с тем, что вы только что сказали. Мне показалось, если я вас правильно понял, что в третьем блоке вашей схемы изображены или указаны некоторые единицы масштаба, за счет которого вы получаете возможность связывать то, что у вас нарисовано выше.

И в этом смысле мой вопрос заключается в следующем. Если действительно я прав, если это единицы масштаба чего-то (пока непонятно, чего), то насколько эти единицы принадлежат той феноменальности, которую вы с помощью этих единиц объясняете, а насколько лично вам и вашему предыдущему пути?

Н.Г.АЛЕКСЕЕВ: Вы о том, что под цифрой 3 изображено? Понимаете, в чем дело. Здесь возникает для меня некоторая сложность с ответом. Если логично отвечать, то я должен сказать — принадлежат мне. А если рассмотреть, что такое «мне», то я должен сказать: принадлежат «нам, многим». Это первый ответ.

И второй. Почему я буду стесняться? Я считаю, что то, что принадлежит мне, должно быть и вне меня. Вот так просто, должно быть и все, понимаете? И все! Иначе я буду лицемерить, я буду выдумывать какие-то образцы, вытаскивать их откуда-то, буду слеплять чужой опыт, и объявлять это хорошим. Почему я не могу считать, что должно быть так, как, скажем, я проживаю свою жизнь?

Здесь я по крайней мере искренен. Другое дело, что когда я «выбрасываю» это вовне, то и другие имеют такое же право. И здесь возникает некая конкурентная среда. И вот тогда мне уже придется исхитряться (заметьте) в понятиях, поскольку с их помощью (прошу прощения — это в шутку) я и буду — хитросплетенными понятиями, категориями — надувать других, пропихивая свое. Поскольку мне хочется, чтобы мое в этой конкурентной борьбе хотя бы на время победило.

Я ответил на вопрос?

ВОПРОС (продолжение): Я уточню. Поскольку вы свое «да» обставили целым рядом нюансов, которые я до этого не замечал. Но поскольку мою среду можно рассматривать как единицу масштаба и некоторый способ усмотрения той феноменальности, которую мы положили вначале, то (извините за этот вопрос) к какой в этом смысле действительности эти единицы масштаба можно отнести? Что это — культура, опыт, ваша личная субъективность, другие какие-то варианты? Через что в этом смысле вам дана политика?

Н.Г.АЛЕКСЕЕВ: Если отвечать искренне, то через те вещи, которые мне самому казались прорывами.

ВОПРОС (продолжение): Никита Глебович, на первую часть моего вопроса — когда методология оправдана, когда политика методологу нужна — вы ответили. Но у меня вопрос другой: а нужна ли такой политике методология?

Н.Г.АЛЕКСЕЕВ: Той конкретно политике, в которой я был?

Меня этот вопрос не интересует, поскольку если я могу, то их заставлю, а не могу — значит, несостоятелен. В этом смысл моего ответа, поскольку у меня есть своя особая цель.

Когда я начинал размышлять об этом докладе, то у меня первое неразрешимое и трудно схватываемое было в вопросе: методолог лишь мыслительная машина или он еще и человек, на которого все обрушивается?

Вроде бы, ответ — он прежде всего человек. Дальше начинаю думать: как же теперь быть? На меня обрушивается самое разное. И если я буду из всего этого выбирать как бы только соответствующее своим гражданским чувствам, то, вроде бы, я уже не методолог. (Это не значит, что я не буду выбирать, в том числе и по гражданским предпочтениям.

Например, кто-то голосовал за Жириновского, кто-то — за Гайдара, кто-то — еще за кого-то). Тогда начал нащупываться другой ход: а может ли быть нечто методологическое в самой политике? И если может быть, то я, как методолог, буду политиком. Я нашел методологическое в тех ценностях, о которых рассказал.