Категории сложности изыскательных работ как объект исследований с системодеятельностной точки зрения

Введение

Настоящая статья отражает и фиксирует один аспект методологической и научно-исследовательской работы, проведенной отделом экономики и организации изысканий ЦНИИпроекта в 1984 г. по плановой теме «Разработать и научно обосновать классификацию категорий сложности природных условий производства отдельных видов изыскательских работ».

Эта тема была задумана и утверждена Госстроем СССР как поисковая, ибо до этого времени как в отечественной, так и в зарубежной практике подобных исследований еще не было. Однако краткая программа и календарный план работы по этой теме, разрабатывавшиеся в 1982 г., с самого начала были составлены неправильно, ибо требовали от исполнителей проведения научных исследований категорий сложности, но не отводили времени на конструирование и онтологическое задание их в качестве идеальных объектов.

Специально обсуждать этот момент приходится потому, что такая ошибка является типичной и характерной при разработке программ так называемых «научных» тем отраслевого назначения: в них никогда не обсуждается вопрос о том, в каких условиях и когда можно начинать собственно научные исследования в рамках организационно-практических, проектно-технических и методических тем.

В частности, в обсуждаемом случае прежде чем начинать собственно научные исследования категорий сложности, надо было сконструировать и задать эти категории в качестве идеальных объектов особого рода. И от того, как мы определим категориальные характеристики этих идеальных объектов, зависел выбор средств и методов их исследования. Все это должно было быть определено в специальных методологических исследованиях, которые обязательно должны входить в состав разработок организационно-практических, проектно-технических и методических тем и определять строение, состав и длительность предстоящей работы. В демонстрации значимости этих тезисов на конкретном примере состоит основной смысл этой статьи.

2. Первые онтологические допущения в отношении области существования категорий сложности

1.1. Первая проблема, с которой мы сталкиваемся: к какому миру — природы или мыследеятельности — принадлежат категории сложности изыскательских работ.

Обычно их относят к миру природы и таким образом предрешают вопрос о формах их существования и способах фиксации их в знаниях: они должны быть натуральными и, в силу этого, независимыми от особенностей нашей мыследеятельности.

Нам такая трактовка категорий сложности представляется результатом необоснованной натурализирующей фетишизации условий мыследеятельности, опрокидывания свойств человеческой деятельности и человеческих взаимоотношений на природу, попыткой оправдать недостатки социально-производственной и технической организации мышления и деятельности, нормировки и научно-исследовательского обеспечения ее собственно природными (и поэтому, как представляется обыденному сознанию, неизбежными и неотвратимыми) условиями производства работ.

В противоположность этому мнению мы утверждаем, что категории сложности производства изыскательских работ, как и категории сложности природных условий при изыскательских работах, являются конструкциями нашей мыследеятельности и средствами организации—соорганизации различных систем мыследействования в сфере строительства, проектирования и изысканий, а также важнейшими средствами практической корректировки недостатков планово-экономической, технической и собственно административной организации проектно-изыскательских работ, а в силу этого зависят от строения этой мыследеятельности и подчиняются культурно-историческим нормам организации ее. В этом плане можно сказать, что категории сложности всегда имеют в мыследеятельности определенное функциональное назначение и выполняют определенную миссию.

1.2. Эта первая характеристика категорий сложности изыскательских работ указывает на их функции и назначение внутри проектно-изыскательской мыследеятельности; формы организации и морфологии категорий сложности здесь пока совсем не затрагиваются, и это отнюдь не случайно, а несет в себе принципиальный методологический смысл, соответствующий логике онтологического конструирования такого сложного объекта, каким являются категории сложности.

Конечно, в этой первой характеристике объекта исследований нет еще той теоретичности и тех идеализаций, которые необходимы для собственно научного исследования. Но этого определения уже достаточно для того, чтобы начать работу по идеализации в духе методологически организованного одновременного конструирования схем объекта и схем метода исследования.

1.3. Главные наши предположения в отношении категорий сложности как идеального объекта исследования строятся на двух стандартных процедурах онтологической работы: во-первых, мы должны мысленно поместить категорию сложности в пространство и рамки объемлющих ее систем, а во-вторых, уже внутри этих рамок определить формы и способы существования категории сложности как объекта исследования; после того, как такое определение будет дано и мы сможем выразить его в схеме объекта, мы перейдем к последующим процедурам развертывания соответствующего научного предмета [Щедровицкий 1976 а; 1964 а] и выстроим на основе исходной онтологической схемы все остальные элементы-блоки, необходимые для его функционирования.

1.4. Реализуя первую из намеченных процедур, мы выдвигаем очень важное онтологическое допущение, что категории сложности изыскательской деятельности, как и категории сложности природных условий деятельности, принадлежат миру проектно-изыскательской мыследеятельности и, следовательно, должны рассматриваться как порождаемые этой мыследеятельностью и существующие в ней, в ее процессах и по ее механизмам (а не по законам природы или природных условий).

Это положение, объявляемое нами онтологическим допущением, может казаться тривиальным с точки зрения практики изыскательской работы и обыденного здравого смысла, но оно впрямую расходится с идеологией и методологией установления и кодификации категорий сложности в практике нормативной работы, а также с идеологией и методологией традиционного изучения категорий сложности природных условий, и в том случае, если мы его принимаем, мы должны кардинально менять наши подходы к теме и все наши средства и методы работы. Поэтому открытая фиксация этого момента имеет важное значение.

1.5. Дальше, в соответствии с принципом соразмерности метода и объекта исследования, мы должны обратиться к методологии исследования (или, как мы часто говорим, к «подходам») и определить, какие из существующих методологических подходов будут соответствовать первой онтологической характеристике объекта наших исследований, т.е. утверждению, что категории сложности изыскательских работ существуют в мыследеятельности и по ее механизмам.

1.6. Из первых фундаментальных гипотез, определяющих мир, в котором существуют категории сложности, — а это, как мы уже заявили, должен быть мир мыследеятельности — следует перечень тех исследовательских подходов, которые в принципе соразмерны этому миру одновременно и как потребителю знаний и как «вместилищу» соответствующих идеальных объектов исследования.

К настоящему времени в методологической и научной литературе зафиксировано пять основных подходов, которые соответствуют специфической «природе» мыследеятельности:

• системомыслительный подход [Щедровицкий 1976 а, 1984 а, 1966 с] ,
• системодеятельностный подход [Щедровицкий 1967 а; 1966 а; Разработка… 1975; Сазонов 1980; 1981].
• мыследействовательный подход [Разработать… 1984; 1987 а; Сазонов 1980] ;
• коммуникативно-мыслительный подход [Сазонов 1980; Щедровицкий 1976 а] ,
• системомыследеятельностный подход [Щедровицкий 1983 а, 1983 с, 1987 а].

Эти пять подходов различаются между собой прежде всего характером основных онтологических схем и, соответственно, характером тех процессов в мышлении и деятельности, которые они выделяют и фиксируют, но одновременно сходны между собой в том, что они опираются на одну и туже категорию системы [Щедровицкий 1964 а; 1974 с; Разработка… 1975, Проблемы… 1965] и реализуют ее как в своих объектно-онтологических построениях, так и в логике конструктивно-теоретической работы. Обычно говорят, что эти пять подходов, будучи предметно-онтологическими, реализуют в себе системный подход, который в силу этого своего отношения к другим подходам определяется как формальный или, если говорить более точно, как непредметный и надпредметный [Щедровицкий 1964 а, 1981 а]

1.7. Напомним, что основной смысл категории системы в ее современном виде [Разработка… 1975; Щедровицкий 1974 с] состоит в требовании, что всякий объект исследования, который мы хотим представить в виде моносистемы, должен быть расслоен по меньшей мере в пять планов:

1. процесса, конституирующего данную моносистему;
2. набора элементов и связей между ними, образующих структуру этой системы; далее эта структура может быть фокусирована либо на связях структуры и тогда мы получаем чистую структуру внутренних связей системы, либо на элементах структуры и тогда, в зависимости от способа фокусировки, мы получим либо состав элементов системы, либо множество фокусированных элементов системы с задающими и определяющими их структурами функций, которые обычно характеризуются как внутренняя структура функций элементов системы;
3. набора внешних функций системы, которые вводятся исходя из объемлющих ее систем аналогично методу фокусировки структуры связей на одном элементе объемлющей системы и образуют внешнюю структуру функций системы [Проблемы… 1965];
4. организованностей материала системы, которые обеспечивают протекание процесса, конституирующего данную систему, и закрепление его на этом материале. По традиции множество таких организованностей материала называется морфологией системы;
5. самого материала, на котором система разворачивается и строит себя.

Понятие моносистемы является абстракцией, и идеализация, на которой оно построено, содержит ряд внутренних противоречий, обусловленных необходимостью встраивать и вписывать представление о моносистеме в более широкие контексты, где каждая моносистема существует всегда в окружении других систем, с которыми она взаимодействует. Поэтому представление о моносистеме содержит, с одной стороны, идею полной замкнутости и изоляции от всякого окружения, — и здесь реализуется понятие системы в его противоположности понятию элемента, с другой стороны, оно содержит идею множества различных окружений и включенности в их контекст чуть ли ни на правах элемента, что фиксируется в представлении о внешней структуре функций системы.

Этот парадокс разрешается в категории полисистемы, которая охватывает и снимает в себе категорию системы, и тогда внутренние противоречия понятия моносистемы объясняются и оправдываются тем, что само это представление о моносистеме должно нести и фиксировать в себе одновременно и рядоположно как момент включенности в полисистему, так и возможность рассматривать ее автономно и изолированно в качестве совершенно замкнутого объекта, живущего исключительно в своих внутренних процессах и по своим внутренним законам. Такого рода абстракция сильно упрощает анализ объекта на первых этапах, но в дальнейшем, как правило, нам приходится переходить к полисистемному анализу, и тогда наличие, казалось бы, избыточного плана представления внешней структуры функций моносистемы обеспечивает незатрудненное, чуть ли ни автоматическое включение моносистемных схем объекта в целый ряд разных полисистемных контекстов, в частности в случае анализа и описания организационно-технических полисистем [Щедровицкий 1983 а, 1987 а].

Эти соображения определяют в общих чертах схему полисистемного исследования: чтобы представить какой-либо объект исследования в виде полисистемы, нужно выделить в нем ряд относительно автономных процессов, вокруг каждого из них реконструировать соответствующую моносистему — и это каждый раз будут те или иные идеальные системные объекты, — а затем определить формы соорганизации и структурирования их в одно полисистемное целое.

На следующих этапах системного и системно-предметного мышления эти формы и способы соорганизации и структурной сборки в одно целое нескольких различных моносистем рефлектируются, фиксируются как приемы и способы решения стандартных задач системного синтеза, нормируются в специальных методологических принципах и логических правилах, а потом на основе этого строятся «обратные» приемы и способы разложения и расслоения сложных объектов, квалифицированных по предположению как полисистемные, на составляющие их моносистемы. И эти приемы и способы разложения и расслоения полисистемных объектов тоже фиксируются в методологических принципах и логических правилах, а затем оформляются в виде стандартных задач системного анализа.

1.8. В свете такого понимания сути системного и полисистемного подходов различие пяти основных подходов в анализе мыследеятельности можно проинтерпретировать как различие, возникающее в результате того, что в мыследеятельности в соответствии со схемами системного и полисистемного анализа выделяются в качестве основных и ведущих разные процессы, затем фиксируются соответствующие им внешние и внутренние структуры связей и функций, а в заключение определяются обеспечивающие и несущие их организованности материала.

Но тогда эти пять подходов, используемых при исследовании мыследеятельности, если брать их из общего перечня по отдельности, выступают как чисто аналитические: каждый из них дает представление о мыследеятельности только в плане одного какого-то процесса, т.е. только в определенном разрезе, а многостороннее и целостное представление о ней могут дать только все они вместе. Но такой вывод ставит перед нами ряд новых проблем, связанных с синтезом представлений, получаемых нами с помощью каждого из этих подходов.

1.9. Категории сложности, как бы мы ни определили их в дальнейшем, могут рассматриваться в рамках и с точки зрения каждого из названных выше подходов автономно и независимо от анализа их в других подходах. В таком случае мы получим по меньшей мере пять существенно различающихся между собой трактовок их. Каждая из этих трактовок будет оформлена в виде особой онтологической схемы категорий сложности как объекта исследований, каждая будет существовать на правах самостоятельного идеального объекта, и мы затем, если захотим получить целостное представление о категориях сложности, должны будем осуществить конфигурирование этих онтологических схем (ср. [Щедровицкий 1984 а]).

3. Следующие шаги в определении сущности категорий сложности изыскательских работ

2.1. Включение в работу двух групп подходов — системных, с одной стороны, и мыследеятельностных (в самом широком смысле этого слова) — с другой, позволяет нам сделать следующий шаг в конструктивно-гипотетическом определении категорий сложности как идеального объекта научных исследований.

Рассматривая их пока только с точки зрения системного подхода, мы можем предположить, что они должны задаваться и обсуждаться прежде всего как особые организованности в системах проектно-изыскательской мыследеятельности, а затем — как структуры из этих организованностей.

Обоснования этого предположения достаточно тривиальны. Поскольку системный подход знает всего пять основных родов существования — выше они были перечислены, — наша задача в этом пункте состоит в том, чтобы подвести категории сложности под одну из этих сущностей. Крайние члены системного представления сразу исключатся: категории сложности, очевидно, не могут быть ни чистым процессом, ни чистым материалом, и, следовательно, остаются три типа представлений: структуры связей, структуры функций и морфология, которые мы и берем. Но из них, в силу нашего исследовательского (а не проектного, скажем) подхода, морфологический способ существования объявляется главным и решающим, ибо категории сложности для нас существуют прежде всего как нормативные положения и перечни различий, фиксированные в знаковом материале. Вместе с тем — и мы уже отметили это в предшествующих пунктах обсуждения — для категорий сложности весьма существенны их функции, как инструментальные, так и смысловые: они весьма разнообразны, но должны быть стянуты в единство. Отсюда необходимость структурного представления этих функций, а кроме того, категории сложности множественны и в своем морфологическом существовании, что фиксируется в множественном числе их имени, но должны быть представлены в виде единого идеального объекта исследования — отсюда необходимость структуры внутренних связей.

Таким образом, мы обосновали выбор основных определений и характеристик категорий сложности в рамках системной парадигмы. Но если ограничимся только ими, то не получим полного системного представления и у нас не будет собственно системного объекта исследований. Как процессы, так и материал обязательно должны быть привлечены в исследовании. Поэтому мы и утверждаем, что при системном подходе категории сложности не могут рассматриваться и анализироваться сами по себе, а обязательно должны рассматриваться в рамках и в контексте мыследеятельности, ибо именно мыследеятельность несет в себе те процессы, которые составляют «жизнь» категорий сложности и, следовательно, образуют и задают ту рамку и ту область материала, в которых категории сложности обретают свою системную полноту и целостность. Иными словами, только внутри мыследеятельности и в ее контексте категории сложности изыскательских работ могут существовать в качестве полного объекта системных исследований. И чтобы они стали таким объектом, их самих нужно представить в качестве морфологических организованностей, структур связей и структур функций.

2.2. Поскольку сама мыследеятельность при этом рассматривается в пяти подходах и каждый из этих подходов выявляет и фиксирует свои особые проекции процессов в мыследеятельности, свои особые структуры связей и функций, соответствующих этим процессам, свои особые морфологические организованности и фрагменты материала, постольку и сами категории сложности должны расслоиться и предстать перед нами в пяти видах и планах:

1. как особые организованности в процессах и структурах проектно- изыскательского мышления;
2. как особые организованности в процессах и структурах проектно- изыскательской деятельности;
3. как особые организованности в процессах и структурах актов мыследействования;
4. как особые организованности в процессах и структурах проектно- изыскательской мысли-коммуникации;
5. как особые организованности в процессах и структурах проектно- изыскательской мыследеятельности в целом.

Каждый из этих подходов будет задавать свою особую полисистему, в контексте которой будут существовать в качестве морфологических организованностей и структур из этих организованностей категории сложности изыскательской работы, и, одновременно, — свой особый идеальный объект исследования, который может рассматриваться автономно и независимо от других. Вместе с тем, реальное и практически ориентированное исследование, как уже отмечалось, предполагает синтез, или, во всяком случае, соорганизацию этих планов исследования и описания по методу и, одновременно, синтез или соорганизацию соответствующих представлений и схем объектов.

2.3. Как только мы принимаем идею синтеза и соорганизации разноподходных и разнопредметных представлений по ходу исследований объекта (а не после того, как они проведены автономно и до конца в рамках каждого отдельного подхода и предмета), так тотчас же перед нами встает вопрос: с какого же из этих подходов надо начинать исследовательскую работу и какое из представлений объекта будет базовым или ядерным, т.е. таким, к которому будем привязывать и пристраивать все остальные.

Правда, ответы на этот вопрос могут быть отнюдь не лобовыми и весьма разнообразными.

Во-первых, можно помыслить такую ситуацию, когда начинать исследование можно будет сразу с двух сторон:

1. со стороны внешней объемлющей рамки и двигаться преимущественно структурно-функционально, прочерчивая сеть функций, покрывающих всю область исследований, и
2. со стороны ядра будущей теоретической картины объекта, к которому постепенно шаг за шагом пристраиваются и пририсовываются и все другие представления и схемы: последний путь является по преимуществу морфологическим.

Во-вторых, вполне может быть, что все схемы и представления, получаемые в рамках перечисленных выше подходов, будут совершенно равноправными относительно друг друга, ни одно из них не сможет выступить ни в качестве рамочного, ни в качестве ядерного, а соорганизация и синтез разных представлений объекта будут осуществляться в соответствии с чисто методологическими или логическими схемами организации исследований, скажем такими, каким является метод восхождения от абстрактного к конкретному или метод комплексной соорганизации исследований и разработок.

В применении к объектам, подобным категориям сложности изыскательских работ, все эти вопросы остаются открытыми. Мы знаем лишь, что очень часто функцию рамки берут на себя системодеятельностные представления и исполняют ее весьма эффективно, ибо системодеятельностные представления легко и естественно могут расширяться до предела универсума мыследеятельности или задавать одну из предельных границ всякой сферной организации мыследеятельности. Поэтому можем с достаточной степенью вероятности предположить, что и в случае исследования категорий сложности системодеятельностные представления могут выступить в такой же роли.

С другой стороны, знаем, что в качестве ядерные схем и представлений нередко используются схемы актов и систем мыследействования. Когда речь идет об исследовании процессов и механизмов происхождения каких-либо организованностей и структур или их развитии, именно эти схемы являются весьма эффективными. Но в этой же роли с не меньшим успехом могут выступать системомыслительные и мыслекоммуникативные схемы и представления. Какие из них должны быть ядерными в данном случае, совершенно неясно. Поэтому в качестве полярных системодеятельностным представлениям и схемам мы можем рассматривать схемы и представления любого из остающихся подходов; системомыследеятельные схемы имеют приоритет в качестве рамочных для трех других групп схем — системомыслительных, мыслекоммуникативных и мыследействовательных [Щедровицкий 1987 а], но к настоящему времени они развиты меньше других и реальные способы соорганизации и синтеза всех названных представлений в рамках системомыследеятельных представлений остаются на уровне методологической идеологии и самых общих принципов и не распространяются на конкретную технику работы. Поэтому решать проблемы конфигурирования и синтеза схем и представлений из разных подходов нам придется каждый раз специально и особо для каждой новой прорабатываемой темы, исходя из ее предметного содержания, и только потом с помощью специального рефлексивного анализа обобщать и обобщенно оформлять средства, методы, приемы и способы, найденные или сконструированные нами в ходе конкретной проработки темы.

И в данном случае, при анализе категорий сложности изыскательских работ, у нас нет другого пути: нам придется прорабатывать категории сложности последовательно по всем названным выше подходам, а затем искать практически, технически и теоретически значимые для нас формы конфигурирования и синтеза полученных представлений.

При этом, естественно, мы будем ориентироваться на зафиксированные нами различия рамочных и ядерных конструкций и двигаться сразу как бы с двух сторон. Начнем это движение в рамках системодеятельностного подхода, считая его пока самым общим и задающим внешнюю объемлющую рамку для всех мыследеятельных систем (в самом общем смысле), но при этом постоянно будем держать перед глазами и все другие, считать выход к ним и зашнуровку самых разных представлений целью работы и при этом будем, параллельно с развертыванием всех предметных представлений, развертывать также и методологию схематизации, преобразования одних схем в другие и соорганизации разных схем в коллажи, морфологические организованности и структуры.

4. Процесс воспроизводства деятельности и его схематическое представление

3.1. Представить категории сложности изыскательских работ в виде организованностей деятельности и, далее, в виде структуры из этих организованностей — это значит прежде всего подобрать и изобразить в схематическом виде такие структуры деятельности, в которых можно было бы найти подходящие «места» для категорий сложности, т.е. такие функциональные блоки системы, в которые можно было бы поместить в качестве морфологического наполнения известные нам категории сложности, за счет этого теоретически определить функции категорий сложности в системах деятельности и вывести из этих функций известные нам и прогнозируемые свойства их (включая сюда и строение этих категорий).

Конечно, для того чтобы такая процедура стала возможной и была теоретически доказательной, сами схемы деятельности должны быть детализированы и конкретизированы до такой степени, которая соразмерна детализированности реального существования категорий сложности в деятельности. Это — принцип системной соразмерности процессов и структур, с одной стороны, и рассматриваемых морфологических организованностей — с другой. Но если даже используемые нами схемы процессов и структур деятельности не доведены до такой соразмерности, все равно можем осуществлять эту процедуру, мысленно помещая рассматриваемую организованность в те или иные функциональные блоки схемы и перенося на нее все, что знаем про эти блоки. Все отличие этой процедуры от вышеназванной будет заключаться, во-первых, в том, что она будет не доказательной, а гипотетической, и мы до поры до времени не будем иметь никаких подтверждений истинности получаемых нами представлений и знаний, а во-вторых, в том, что получаемые таким образом функциональные и структурные характеристики категорий сложности будут не специфическими, а лишь родовыми. Но это нисколько не умаляет важной роли и значения этих характеристик.

К этому можно добавить, что эта процедура будет задавать системодеятельную среду существования для рассматриваемого нами объекта — процессуальную, структурную, а далее и морфологическую. Поэтому исследовательская стратегия, очевидно, должна заключаться в том, чтобы начать с базовых схем теории деятельности, гипотетически поместить в них рассматриваемые нами категории сложности изыскательских работ (сначала как некие организованности) и затем начать разворачивать эти склейки структурно-функциональных схем с наложенными на них символами рассматриваемых нами объектов в таком направлении и до тех пор, пока это разворачивание не приведет к схемам, соразмерным с рассматриваемыми нами материалами.

3.2. Основным процессом в деятельности, конституирующим саму деятельность как в качестве рамки существования для разных организованностей, так и в качестве объекта рассмотрения и исследования, является процесс воспроизводства. Он захватывает собой все, что существует в деятельности — материал, морфологию, структуры связей и функций, процессы. В деятельность попадает практически все, что мы знаем, — люди, машины, знаки, организации, взаимоотношения, сама природа. Именно процесс воспроизводства включает все это в деятельность и обеспечивает их единство и целостность в рамках деятельности, в том числе и в историческом времени. Благодаря процессу воспроизводства деятельность сохраняет и поддерживает свои структуры, включая структуру самого воспроизводства. Поэтому процесс воспроизводства накладывает свою печать на все структуры и организованности деятельности; в силу этого каждый акт деятельности, каждая цепочка и каждая система коллективной кооперированной деятельности строятся таким образом, чтобы участвовать в процессе воспроизводства и поддерживать его.

В наглядно-целостном виде процесс воспроизводства изображается в схемах, подобных схеме, представленной на рис. 1.

Рис.1. Схема воспроизводства деятельности с трансляцией норм культуры

3.3. Уже одна наглядно фиксируемая структура этой схемы, изображающей деятельность  в процессе воспроизводства (или воспроизводство деятельности), показывает, что в ней можно увидеть и прочертить идеальные объекты нескольких родов:

1. Процессы трансляции эталонов, образцов, норм и т.п. и процессы реализации этих эталонов, образцов, норм в социальных системах мыследействования, развертывающихся в различных ситуациях. И если эталоны, образцы и нормы можно считать единичными и уникальными, то их реализации, напротив, всегда являются множественными и тиражированными; они развертываются, с одной стороны, в синхронические ряды, различающиеся по месту, с другой стороны, в диахронические ряды, различающиеся по времени.
2. Ситуации социально-производственного мыследействования, в которых людьми ставятся и достигаются различные цели, решаются проблемы и задачи, существует определенная организация и всегда реализуются определенные эталоны, образцы и нормы. Ситуации мыследействования — это пространство коллективных работ и коллективной жизни.
3. Отдельные организованности, которые занимают свои места в мире эталонов, образцов и норм — этот мир обычно обозначается как мир культуры, — и организованности, появляющиеся и функционирующие в мире социально-производственных ситуаций, с одной стороны, под давлением этих ситуаций, а с другой — под давлением эталонов, образцов и норм.
4. Структуры связей между различными организованностями деятельности, расположенными как в пространстве культуры, так и в пространстве социальных реализаций. Эти структуры, очевидно, могут быть трех типов: а) социальными, б) культурными и в) социокультурными, а если мы учтем еще направленность переходов из одного пространства в другое, то последний тип распадется на два: социокультурные и культурно- социальные структуры. В дальнейшем мы увидим, что это последнее различение играет существенную роль при анализе категорий сложности изыскательских работ.

По-видимому, при деятельностном подходе на этом уровне детализации схем не может быть никаких других объектов, кроме перечисленных.

3.4. Важнейшим принципом структуризации всего принадлежащего к миру деятельности является разделение и противопоставление социального пространства и пространства культуры. Это разделение является важнейшим механизмом, обеспечивающим воспроизводство деятельности, и может быть зафиксировано как принцип двойственного (по крайней мере, а как правило — множественного) существования всего деятельного; один раз — в виде эталонов, образцов и норм культуры, а другой раз — в виде живых социальных процессов мыследействования.

Точно так же надо специально отметить, что в этом пункте принцип множественности существования всего деятельного специфицируется еще дополнительным различением: 1) существования в виде процессов в социальном мире и 2) существования в виде структур и организованностей в мире транслируемой культуры.

3.5. Можно сказать, что деятельность всегда существует в двух разных формах — в процессуально-кинетической и в организованностно-статической. Первую можно считать принадлежащей деятельности по сущности, или по «природе» ее, вторую — «инобытием» деятельности, как говорил Гегель, или «в превращенных формах», по терминологии К.Маркса [Мамардашвили 1970].

Это обстоятельство неоднократное отмечалось в философии, но сама идея двойного существования всего деятельного, ее подлинного бытия и инобытия, с большим трудом проникает в науку и в научные исследования.

Рассудочное сознание относится ко всем этим определениям в лучшем случае как к метафорам, но чаще склонно видеть в них какую-то мистическую манеру мыслить. Однако здесь нет никакой мистики, и это определение не метафора. Наоборот, оно является предельно точным и строгим, ибо анализ механизмов воспроизводства деятельности показывает, что процессы деятельности, протекающие на разнообразном материале, оставляют свои «следы» в виде знаков и вещей (которые по сопричастности тоже суть знаки особого рода), запечатлеваются в них и как бы откладываются и застывают на некоторое время, а затем все эти знаки и вещи вновь «оживают», становясь элементами новых процессов деятельности, и при этом во многом определяют и предопределяют характер самих процессов; эти новые процессы деятельности опять застывают в виде знаков и вещей, которые снова оживают в последующих процессах. И так повторяется вновь и вновь, система деятельности непрерывно пульсирует, переходя из «живой» формы своего существования в «застывшую» и обратно.

Попеременное и вместе с тем параллельное существование в этих двух формах и есть подлинное существование всего, что принадлежит миру деятельности — машин, орудий, речи-языка и даже самих людей. Но так как эти две формы их существования — процессуально-деятельная и предметная — разительно отличаются друг от друга, объединение их в одно целое и анализ в отношениях и связях друг с другом казались всем исследователям просто немыслимыми: научный рассудок брал либо одно, либо другое. Но тогда в итоге всегда оказывалось, что нельзя проанализировать и понять ни того, ни другого.

Сейчас, рассматривая все сквозь призму схем воспроизводства деятельности, этот результат нетрудно объяснить. Ведь если машины, вещи, знаки и сами люди являются застывшими формами живой деятельности, ее «отблеском», или «инобытием», то естественно, что они не могут быть поняты и объяснены сами по себе, вне их отношения к «живой» процессуально развертывающейся деятельности. Но точно также и «живая» деятельность не может стать предметом самостоятельного научного исследования, когда она берется изолированно от фиксирующих и организующих ее орудий, машин, знаков и способностей людей, ибо, с одной стороны, эти орудия, машины, знаки, способности людей являются необходимыми условиями и элементами ее существования как деятельности, а с другой стороны, в силу существующих сейчас способов познания, она не может быть отражена и воспроизведена в знании иначе как через формы своего «инобытия», через застывшие формы вещей, орудий, знаков и способностей людей.

К тому же, как уже было отмечено, системная целостность и законосообразность всех социальных и культурных объектов обусловлены их двойственным существованием, переходами из «живой» формы в «застывшую» (или, как писал Гегель, «ставшую» и «успокоившуюся») и поэтому, выделяя одну из этих форм в качестве некоторого самостоятельного целого и отделяя ее от другой, мы не можем обнаружить ни механизмов, ни закономерностей их жизни, в частности — механизмов и закономерностей функционирования и развития.

И наоборот, зафиксировав двойственное существование всего деятельностного и деятельности как таковой, беря в качестве принципа и исходного теоретического факта обе ее формы существования в связок друг с другом и с точки зрения объединяющего их процесса воспроизводства, мы можем надеяться определить основные механизмы и процессы происхождения, функционирования и развития всех организованностей деятельности, можем надеяться объяснить их строение и организацию теми функциями, которые они выполняют в процессе воспроизводства деятельности и в процессах ее непрестанного усложнения и развития.

3.6. Исключительно важным и принципиальным в контексте этого анализа является различение норм и реализаций, фиксирующее основную сущностную структуру деятельности и одновременно всего, что существует в ней и вместе с ней (рис. 2).

Рис. 2. Связка «норма-реализация» как важнейший структурный элемент системы воспроизводства деятельности

Связка «нормы-реализации» является частью структуры воспроизводства с трансляцией элементов культуры. Но, взятая относительно общей схемы воспроизводства, она выступает как изображение определенной организованности внутри нее. Именно эта организованность, как мы уже отмечали, задает специфику «культурного», с одной стороны, и «социального», с другой, и одновременно членит все явления деятельностного мира на два класса, связанных между собой отношением «норма-реализация». Вместе с тем эта связка выступает как одно из важнейших категориально-онтологических определений всех без исключения явлений нашего деятельностного мира, и, таким образом, она накладывает определенную форму на содержание всех знаний о деятельностных явлениях и на методы их получения, ибо от вида и характера онтологических представлений, как мы уже знаем, зависят как возможные способы разложения объекта на отдельные системы, так и логические формы последующий связи знаний об объекте в единую интегрированную систему [Генисаретский 1970 а, 1971 d].

Из этой онтологии вытекает целый ряд методологических требований. Простейшая единица всякого социокультурного объекта должна задаваться связкой элементов из двух систем — системы норм и системы реализаций; только эта связка обладает подлинным социокультурным существованием в деятельности. Отдельные элементы ее можно анализировать и описывать в технических целях, но таким путем никогда нельзя выявить законы их жизни и, следовательно, построить науку о социокультурных объектах. И, наоборот, использование этой связки в качестве основной формы при построении схем объектов снимает многочисленные парадоксы, выявленные разными социальными и культурологическими дисциплинами, и позволяет получать адекватные знания об объектах, являющихся организованностями деятельности.

3.7. В рамках связки «норма-реализация» получают естественное и законосообразное объяснение все зафиксированные факты двойного существования разных социокультурных объектов. Сопоставление двух способов их существования, взятых на полюсах отношения реализации, позволяет выделите в каждом таком объекте «форму» и «материал» и, таким образом, объяснить на схеме-модели как тождество норм и реализаций, так и их различие: именно «форма» оказывается той общностью, которая, с одной стороны, связывает и объединяет оба эти способа существования социокультурного объекта в одно целое, а с другой стороны, устанавливает и фиксирует их тождественность. Исходным носителем формы является норма, но в ней форма связана с несвойственным ей материалом и поэтому необходимого социокультурного объекта, удовлетворяющего принципу соответствия формы и материала, не получается. Норма оказывается лишь символом или знаком объекта. Но такой способ существования соответствует ее назначению и функциям: ведь смысл нормы в контексте процесса воспроизводства состоит только в том, чтобы передать, перенести необходимую форму в социальный объект, создаваемый в процессе реализации. В исходном состоянии последний выступает как чистый материал и поэтому не имеет социального существования. Но, становясь материалом для оформления, предоставляя себя в качестве материала норме, т.е. в качестве того, в чем она должна реализоваться, он оформляется и благодаря этому приобретает определенность и полноту социального объекта. Одновременно форма получает адекватную для социального объекта материализацию, и вместе они дают нам полный и целостный социокультурный объект.

Таким образом, норма и реализация разнородны как по материалу, так и по способам своего существования, и именно как разнородные, как включенные в разные процессы и обладающие разными траекториями движений, они связаны друг с другом в одно социокультурное целое и могут стать «естественным» объектом научного исследования.

3.8. Если дополнить представление об объекте исследования, в схематической форме заданное на рис. 2, еще одной связью (и, соответственно, еще одним отношением), а именно связью, фиксирующей процесс образования нормы и идущей от нерасчлененного на форму и материал социального объекта к выражению его в другом, несвойственном ему материале, то можно будет утверждать, что норма, рассматриваемая как система формально определенных единиц, является особой организованностью деятельности и средством организации социального объекта, в то время как сам социальный объект был процессом и в исследовании должен быть фиксирован в виде структуры.

Это превращение легко объяснить тем, что форма, отделяясь от социального объекта, теряет органически связанный с нею и определивший ее материал, и, чтобы существовать и сохраняться дальше, она должна, «умертвив» все процессы, как определяющие, так и влияющие на нее, запечатлеть себя в строении какого-либо нового материала. То, что мы называем «организованностью», и является этим мертвым отпечатком динамической структуры исходного социального объекта в новом материале. Но этот материал тоже имеет свою жизнь, хотя бы как материал нормы, используемый в процессах реализации. Чтобы обеспечить лучшие условия такого использования и вообще всей «жизни» норм, их ставят в системы специально созданных отношений с другими нормами и их материалом. Так в пространстве норм создаются свои особые системы, отличающиеся от систем социальных объектов, уже не только материалом своих единиц, но и всеми теми связями, отношениями, функциями и «значениями», которые накладываются на каждую единицу нормативной системы ее окружением (рис. 3).

Рис. 3. Схема воспроизводства деятельности со связями нормировки

3.9. Отличия систем и, соответственно, способов жизни норм от систем и способов жизни реализаций, позволяет объяснить такие удивительные явления, как сравнительно устойчивую сохранность систем социокультурных объектов при непрерывных, разнообразных и часто весьма значительных изменениях входящих в них социальных объектов, или, скажем, принадлежность многих автономных и изолированных объектов мыследействования к одной социокультурной системе при отсутствии каких-либо непосредственных связей между ними.

Эти же отличия дают нам основание для разделения и разграничения таких понятий, как «изменение объектов в системе», «развертывание системы», «развитие системы», а также основание для фиксации на схемах объектов и объяснения различий и единства «естественных» и «искусственных» процессов и свойств в социальных объектах [Лефевр, Щедровицкий, Юдин 1965 e, 1967 g].

Последний момент крайне важен еще потому, что он дает возможность ввести понятие о «кентавр-системах» и их типах, а каждый такой тип задает особую логику связей здания о социальных, культурных и социокультурных объектах.

Наконец, различие норм и реализаций дает нам возможность представлять строение реальных социальных, культурных и социокультурных объектов либо в виде структур, связывающих наборы разных организованностей, погруженных на разный материал, либо в виде наслоев (коллажей) разных организованностей, накладываемых на один и тот же материал, и на основе этого приема полисистемного анализа-синтеза разделять системные представления объектов по типам и объяснять их полисистемные связи и взаимодействия.

В целом анализ, продолженный на этой системодеятельностной основе, дает нам необходимые ограничения вопросов, которые могут быть поставлены в отношении социальных, культурных и социокультурных объектов — а они все так или иначе связаны со структурой «нормы-реализации», а кроме того, дает нам необходимые представления о возможном строении и других логических характеристиках знаний, описывающих подобные объекты [Щедровицкий 1971 d].

5. Категория сложности изыскательских работ с точки зрения системодеятельностных представлений

4.1. Все сказанное выше в полной мере применимо и к категориям сложности изыскательских работ.

Как живущие в системах деятельности и по ее законам они могут и должны быть представлены:

1. как одна строго определенная организованность деятельности, имеющая свое единственное, совершенно уникальное существование,
2. как множество (по сути дела бесконечное) разных организованностей деятельности, занимающих свои особые «ячейки», или «места» в функциональных структурах деятельности, безгранично развертывающихся в пространстве и времени за счет исторического существования деятельности,
3. как определенная структура, собирающая и связывающая множество подобных организованностей в единую систему,
4. как набор процессов в деятельности, вторичных по своему происхождению, поддерживающих воспроизводство и существование этой структуры из организованностей.

Таким образом, помещенные в структуру деятельности категории сложности получают сразу же ряд существенно различающихся (а в формальном плане и противоречащих друг другу) категориальных определений и, одновременно, способов существования. Они выступают:

1. в виде множества автономных и изолированных организованностей, каждая из которых может представить категорию сложности как таковую,
2. в виде набора коллекций из этих организованностей, и в этом случае только коллекция представляет любую категорию сложности в ее целостности,
3. в виде структуры, объединяющий все эти организованности и коллекции организованностей в одно системное целое; в этом случае только вся эта структура в целом может представлять категории сложности во всей их полноте;
4. в виде свози первичных и вторичных процессов в деятельности, обеспечивающих воспроизводство и тем самым существование самой этой структуры.

4.2. Чтобы охарактеризовать категории сложности изыскательских работ, надо зафиксировать множество разнокатегориальных определений, которые к ним относятся, — и то, что они состоят из множества организованностей, и то, что эти организованности определенным образом структурированы и оформлены в деятельности, и то, что организованности имеют строго определенное назначение и строго определенные функции, которые раскрываются в употреблениях этих организованностей, а эти употребления в свою очередь, фиксированы как их назначения и функции. И только после того, как выделим все эти существенные характеристики категорий сложности и покажем, как они связаны в реальном устройстве их и раскрываются в их употреблениях в деятельности, только после этого сможем сказать, что проанализировали категории сложности и поняли, что они есть.

4.3. Исходная схема деятельности, фиксирующая конституирующий ее процесс воспроизводства, весьма существенно помогает нам в этом. Следуя ей, мы прежде всего должны сказать, что все организованности, входящие в систему категорий сложности, должны делиться на две большие группы:

1. группу парадигматических организованностей (куда входят все образцы, эталоны, стандарты, нормы и нормативы), которые существуют в культуре и транслируются в объективно-историческом времени деятельности — правая часть схемы на рис. 1, 2 и 3, и
2. группу синтагматических организованностей, которые появляются (или создаются) и употребляются в разнообразных конкретных ситуациях действования (или мыследействования) и представляют собой, с одной стороны, реализации парадигматических организованностей, а с другой — нововведения, соответствующие неповторимым условиям и обстоятельствам социально-производственных ситуаций — левая часть схемы на рис.1.

Каждая из этих групп организованностей живет по своим особым законом: парадигматические организованности должны оставаться постоянными и совершенно независимыми от ситуаций мыследействования, они должны учитывать и предусматривать их инвариантным образом; синтагматические организованности, напротив, всегда должны быть варьирующими и за счет этих вариаций адаптироваться к каждой конкретной и неповторимой ситуации, отражая и воспроизводя ее особенности.

Кроме того, между организованностями этих двух групп (и далее двух систем) существуют двоякие ряды связей и отношений: с одной стороны, все синтагматические организованности представляют собой реализации, или манифестации парадигматических организованностей (см. рис.1, 2 и 3), с другой стороны, парадигматические организованности представляют собой результат и продукт особых процессов и особой работы по своеобразному обобщению (инвариантизации), а точнее — парадигматизации и систематизации различных наборов синтагматических организованностей (рис.4).

Рис. 4. Структура отношений между элементами парадигматических

и синтагматических систем

4.4. Этот анализ системодеятельных схем можно продолжать и далее и за счет этого получить еще ряд принципиальных и весьма интересных характеристик категорий сложности изыскательских работ, но это будут уже собственно предметные разработки по теме, которые нужно соотносить с предметными представлениями, получаемыми в других подходах, — а они еще не прочерчены даже в самом приблизительном виде. Поэтому мы оставим в стороне это разворачивание предмета и сделаем несколько методологических замечаний в отношении принципов и техники работы с подобными схемами.

Прежде всего их можно понимать и использовать в качестве организационно-деятельностных схем, задающих мир работы для исследователей, проектировщиков, конструкторов, программистов, и т.п. в том смысле, что все эти работы можно разместить по фигуркам позиционеров, фиксируемых на схемах, или вокруг значащих элементов схемы, в «пустых» пространствах ее, и, таким образом, в мыслительной имитации разыграть и определить целый ряд возможных и необходимых точек зрения и концепций, разворачивающихся в пространстве, которое, образно говоря, «назначила» и определила сама эта схема. Это будет первое ее употребление, которое среди прочего сразу же разделит естественно-познавательные и искусственно-технические отношения и позиции в этом мире воспроизводства деятельности.

Затем эту схему можно проинтерпретировать в качестве изображающей сам объект исследования, т.е. в качестве онтологической схемы.

Здесь нужно специально отметить, что это обязательно будет унитарный и системный объект, охватывающий своими основными процессами все, относящееся к теме. В таком случае все разделения в объекте и все выделения в нем частичных объектов исследования надо будет осуществлять строго системно и, следовательно, отрабатывать процедуры и метод движения от внешнего контура объекта вовнутрь. Следовательно, здесь будет превалировать — эту сторону дела мы уже отмечали — структурно-функциональный анализ, а все морфологические характеристики элементов объекта мы должны будем вводить и определять исходя из структурно-функциональных представлений и опираясь на них.

Реализация этой концепции системного анализа потребует специальной проработки различий между собственно системными, объективными по интенции, интерпретациями схем и интерпретациями их как особой формы выражения основных принципов реализуемого подхода (в данном случае — системодеятельностного). Более детализированное обсуждение этой стороны дела требует специального сопоставления собственно онтологических и подходных представлений и схем.

Крайне важным будет также различение объемлющих объектно-онтологических представлений и предельных, когда схемы объекта и организационно-деятельностные схемы по сути дела идентифицируются и склеиваются в своих предельных контурах. Этот момент впервые создаст условия для прямых переходов от оргдеятельностных схем к объектно-онтологическим и обратно.

Вместе с тем, когда мы начинаем сравнивать подходные употребления схем с объектно-онтологическими, мы обнаруживаем, что вторые являются (или должны быть) закрытыми (в системном смысле), а первые открытыми, не содержащими «контура» или «обвода» объекта.

Этих замечаний достаточно, чтобы наметить основные способы и возможные формы дальнейшей работы.