Инженерия и Европейский мир

 

Мы рассмотрим один из подходов к реконструкции истории инженерии. В наши планы не входит дискуссия по вопросам фило­софии и методологии истории, но для перехода к дальнейшему из­ложению необходимо зафиксировать нашу позицию по ряду пунктов:

1. Мы считаем, что история не присуща обществу по природе и что, в частности, существовали и существуют общественные сис­темы без истории (не имея своей истории, они могут входить в историю других общественных систем).
2. Имеют историю только те общественные системы, в которых проводятся исторические исследования. При этом следует разли­чать собственно исторические исследования и разного рода анналы, хроники и т.п., а также — различные псевдоистории (например, псевдоистории апологии).
3. Мы относим к историческим исследованиям только такую работу с историческим материалом, которая содержит компоненты онтологической и предметной работы, т.е.:

а) на историческом материале дается ответ на тот или иной онтологический вопрос (в нашем случае — на вопрос о том, что такое инженерия);

б) исторический материал полагается как предмет тех или иных наук (например, инженерия полагается как предмет социологии или теории деятельности).

С нашей точки зрения, переходы от онтологической работы к работе с историческим материалом и т.д. (порядок переходов может быть любым) открывает возможность для критики источников, поиска свидетельств, выхода к историческим фактам, и являются гуманитарным аналогом естественнонаучного эксперимента — близ­кую точку зрения высказывает М.Хайдеггер в [1].

4. Историческое исследование может быть осмысленным лишь в пределах того мира, к историческому телу которого оно принад­лежит. Изучение прошлого иных миров относится к компетен­ции археологии, а историк изучает лишь их  наследие, доставшееся его миру в виде  памятников  или ре­ликтов.

Если теперь вернуться к цели нашей работы, то наша задача — настолько определенно поставить вопрос  о том, что  такое инженерия, чтобы на него можно было отвечать, развора­чивая историческое исследование.

Сразу оговоримся, что оставляем без внимания точку зрения, согласно которой этот вопрос не заслуживает такого громоздкого и трудоемкого ответа. Мы считаем, что пока не проведена истори­ческие исследования инженерии, иные ответы будут заведомо по­верхностными и переупрощенными. И когда говорят, что инженерия есть создание новых объектов техники, реализация научных идей в технических решениях или решение практических задач за счет создания новых технических средств, эти и подобные ответы пра­вильно отмечают отдельные симптомы инженерии (и в этом качестве имеют определенную ценность) и только.

Недостаточность подобных ответов прежде всего связана с тем, что они даются на неизвестно какие вопросы. Вопрос о том, что такое инженерия, еще  нужно поставить. А для этого необхо­димо хотя бы очертить мир, в котором «живет» инженерия, таким образом, чтобы можно было указывать те места, которые она мо­жет занимать в этом мире. Кроме того, нужно иметь возможность указывать на возможные проявления инженерии в этом мире, которые свидетельствовали бы о ее существовании.

Только после этого можно будет рассматривать вопрос о тем, например, является ли появление новых объектов техники одним из свидетельств ее существования, о каких именно сторонах «жизни» инженерии свидетельствует рост темпа появления новых техничес­ких решений и т.д.

В этой работе мы рассмотрим один из таких возможных миров и одну область возможных проявлений инженерии, оставляя другие варианты коллегам и оппонентам.

 

 

Историческое тело Европейского мира и инженерия

 

Во Введении мы уже заметили, что считаем неправильным строить историю (в т.ч. и историю инженерии) всех времен и на­родов. Мы считаем необходимым очертить историческое тело того мира, в котором будут разворачиваться исторические исследова­ния, и в рамках этого тела строить историю инженерии.

Здесь встает ряд сложных вопросов, связанных, например, с отношением инженерии или прединженерии греко-римского мира и современной нам инженерии, с возможностью существования инжене­рии Востока, советской инженерии и пр. Мы оставляем эти вопросы без обсуждения и будем дальше исходить из того, что современная инженерия связана с европейской культурно-исторической традици­ей и говорить о советской (российской) или иной инженерии можно лишь в той мере, в какой те или иные регионы захвачены этой традицией.

Далее, мы будем рассматривать Средиземноморскую культурно-историческую традицию как особый мир (или даже несколько миров), который не входит в историческое тело Европейского мира. Соот­ветственно, мы будем игнорировать этот мир за исключением тех памятников и реликтов Средиземноморской инженерии или прединже­нерии, которые были ассимилированы Европейским миром.

Очень грубо мы связываем зарождение Европейского мира с концом 1 тысячелетия н.э. (появление проходящих через Европу транзитных торговых путей и других предприятий норманнов и ара­бов, складывание торгово-ремесленного города и университета). В это время границы Европейского мира примерно совпадают с границами распространения христианства в Западной Европе.

Первые упоминания инженерии связаны с городскими и придвор­ными инженерами итальянского Возрождения (от итал. «ingegno»  — «машина», но одновременно — «ухищрение»). Чуть раньше, после нескольких веков перерыва, в Европе снова начинают появляться новые объекты техники и построенные на их основе производства. Если, к тому же, предположить, что какое-то время инженерия существовала в скрытом виде, то время ее появления практически совпадет с самым началом истории Европейского мира.

В дальнейшем Европейский мир непрерывно расширяет свои границы, а вот инженерия как бы мигрирует по его телу. Ее сим­птомы наблюдаются в тех зонах Европейского мира, в которых к этому времени вообще повышена активность жизни и деятельности (Возрождение в Италии, Голландии, Промышленная революция в Англии, Просвещение во Франции и т.д.). По мере расширения Европейского мира, симптомы инженерии начинают проявляться во вновь освоенных регионах.

 

 

Европейский мир как популятивная система

 

Прежде всего мы хотим отметить некоторые черты Европейского мира, которые кажутся нам феноменально очевидными:

1. Несмотря на постоянную тенденцию к гомогенизации. Евро­пейский мир остается неоднородным и выглядит соединением несое­динимого. Любые организованности, отводящие различным единицам жизне- и мыследеятельности[1] Европейского мира определенное место с определенными функциями, оказываются непрочными и локаль­ными в пространстве-времени его исторического тела.
2. Европейский мир с первых же этапов своего существования непрерывно растет, легко включая в свое тело иные миры.
3. Содержание жизне- и мыследеятельности Европейского мира непрерывно обновляется, причем темп и направленность изменений для разных единиц могут сильно различаться и изменяться в исто­рии.

Если указанные черты признать правдоподобными, то кажется удивительным, что большинство попыток ухватить Европейский мир как целое проводились в идее  организмического целого, которая скорее отвечает никогда не завершающейся тенденции к гомогенизации, чем реалиям европейской истории.

Идея организма построена на гармонии, пригнанности, соподчиненности его органов. Органы совершенно неавтономны и не могут жить вне организма: они функционируют синхронно и согласованно; их рост и развитие возможны только в гармонии с ростом и разви­тием других органов (в этом смысле, говорить о развитии органов неверно по понятию); потеря органов или включение в тело орга­низма инородных тел (без их предварительной деструкции) чреваты гибелью организма. Любые проявления автономности органов рас­сматриваются как патология (дисфункция, гипертрофия, аритмия, злокачественные новообразования и т.п.).

Буквально все здесь противостоит наиболее характерным чер­там Европейского мира, скорее отвечая характеристикам традиционалистских миров Востока.

Нам кажется более продуктивным рассматривать Европейский мир как  популятивное  целое (о популятивных системах см. [2]). Идея популяции позволяет каждой ее единице (популю) сохранять автономность от других популей, жить в своем хронотопе, входить в популяцию и оставлять ее, не нарушая цело­стность системы, расти и развиваться независимо от других попу­лей и т.д. Законы жизни отдельного популя не определяются зако­нами популяции.

Это означает, что популь не должен иметь в популяции каких-либо функций, не занимает в ее структуре никакого определенного места (т.е. вообще нельзя говорить о структуре популятивного объекта, хоть в нем могут возникать более или менее устойчивые структуры)[2]. Возникает вопрос, как задавать целостность популя­тивного объекта, на каком основании судить о принадлежности той или иной единицы к целому популяции[3].

Мы считаем, что целостность популятивного объекта задается через обмен материалом между его единицами («популями»), так что факта такого обмена достаточно, чтобы говорить о принадлежности единицы к его целому.

Простейший популятивыый объект можно изобразить в следую­щей схеме (см. рис.1.), где стрелка­ми обозначены акты (связи) обмена материалом между популями А,В,С и т.п.

Но тут же возникает вопрос: если стрелки на схеме обозначают устойчивые связи обмена, то чем отличается популятивный объект от организмического? А если это от­дельные акты обмена, то любой случайный обмен, любое соударение нужно рассматривать как относящееся к популятивному целому. Не годятся и стохастические модели, являющиеся лишь формой ухо­да от системной проблематики, так как они опускают вопрос о соотношении между законами жизни целого и его единиц.

Чтобы схватить это различие в законах жизни единицы и попу­лятивного целого, не возвращаясь к идее организма, мы будем ис­ходить из того, что включаясь в обмен, единица материала сохра­няет и несет на себе  «отпечаток» того места, которое она зани­мала в структуре своего популя (т.е. материал не является аморф­ным вне популя), И чтобы вписаться в структуру нового популя, эта единица материала должна еще претерпевать целый ряд транс­формаций.

В биологических популяциях принято относить эти трансфор­мации к телам участвующих в обмене популей. Отвлекаться от существования материала вне органиэованностей какого-либо попу­ля позволяет то, что обычно удается без потерь игнорировать самодвижение и самоорганизацию материала биологических популяций.

Иначе с социокультурными и культурно-историческими объек­тами. Их материал способен к самоорганизации, но кроме того, свободное существование материала жизне- и мыследеятельности рассматривается сегодня как основная, собственная форма его жизни.

Мы знаем, какую роль отводит философская антропология сво­бодному существованию «человеческого материала». Но сегодня считается ценностью свободное существование даже материально-технических ресурсов. И эффективность производства определяется уже не тем, насколько полно и без потерь расходуются наличные ресурсы, а объемом и маневренностью свободных ресурсов, опреде­ляющих потенциал производства. Что же говорить о «человеческом материале»?

Если обратиться к истории Европейского мира, то можно об­наружить постоянный рост интенсивности и разнообразия обменов. Человеческий материал, продукты, средства деятельности, знания и пр. вырываются из одних организованностей и попадают в другие. И можно выделить еще одну интересную тенденцию: все новые типы обменов становятся безадресными. Складываются сети обменов, в которые попадает материал большого числа популей разных типов, так что становится все трудней указать непосредственных участни­ков обмена. Некоторые сети обменов становятся тотальными, и фактически именно они очерчивают границы Европейского мира[4] (это сети миграций средневековых школяров, сети торговых, научных и других коммуникаций).

Соответственно, изменим схему, выделив в ней два подпространства (см.рис.2):  в нижнем подпространст­ве 1 материал популятивного объек­та включен в организованности его популей (подпространство жизни по­пулей); в верхнем подпространстве этот материал свободен от организо­ванностей какого-либо популя и обра­зует своего рода «облако» свободно самоорганизукщего материала.

Теперь мы получаем возможность рассматривать жизнь материа­ла популятивного объекта и вне популей: столкновения между едини­цами материала разных популей, более или менее устойчивые констелляции этих единиц, трансформации, которые они претерпе­вают в таких столкновениях или констелляциях и другие происхо­дящие в подпространстве-II процессы могут теперь полагаться как особый предмет мысли.

Итак, вместо парных обменных взаимодействий мы теперь име­ем дело с «облаком» вброшенного в обмен материала. Различные единицы материала оставляют свои «материнские» попули (сохраняя «отпечаток» их организованностей,), снова захватываются разны­ми (в т.ч. и материнскими) популями, переходя из подпространства-1 в подпространство-II и обратно.

Если предположить, что в какой-то момент попули не пригна­ны друг к другу, то единица материала одного популя может вклю­читься в организованность другого популя только после того, как след от места популя-«донора», определяющий организованность этой единицы, трансформируется в соответствии с местом в струк­туре популя-«акцептора». Другой вариант — «подгонка» места в структуре «акцептора» к устройству единицы материала.

При этом, единственным отношением между популями в нашей схеме являются отношения между различными единицами их материала в подпространстве-II. Сталкиваясь в этом подпространстве, единицы материала двух популей могут образовывать более или менее устой­чивые констелляции, в которых каждая из таких единиц как бы подгоняется к другой. Серии столкновений и констелляций различ­ных единиц материала двух популей приводят к тому, что сами эти попули претерпевают изменения в направлении, облегчающем обмен. Реально в столкновениях участвует материал всех популей популятивного объекта. И чем интенсивней обмен материалом между подпространствами, чем полнее представлен материал каждого попу­ля в подпространстве-II, тем выше темп изменений, происходящих с популями, и тем более вся популятивная система оказывается пригнанной и унифицированной. И, если бы в тело популятивного объекта не попадали новые попули, если бы в нем не возникали новые попули, то эта тенденция к унификации, к гомогенизации приводила к складыванию стационарной структуры с устойчивыми связями обмена, которую можно было бы рассматривать как организм.

Но даже отвлекаясь пока от включения в популятивный объект новых популей, можно говорить о том, что возникающие в подпро­странстве-II констелляции разных единиц материала могут приводить не только к гомогенизации, но и к еще большей неоднородности. Могут возникать устойчивые констелляции (комплексы), для кото­рых нет места ни в одном из существующих популей. Эти комплексы могут «обрасти» материалом до жизнеспособной структуры и «выкрис­таллизоваться» из подпространства-II в подпространство-1 как новый популь[5]

Таким образом, состав популяции и структура популей могут постоянно изменяться за счет:

1. Изменений отдельных популей по мере трансформаций их материала в подпространстве-II.
2. Складывания устойчивых связей обмена между группой попу­лей так, что они образуют структуру, которую можно рассматри­вать как новый «гибридный» популь.
3. Самоорганизации материала в подпространстве-II и кристал­лизации образующихся комплексов в новые попули.

При этом, появление новых гибридных популей не означает, что обязательно исчезнут те попули, которые образовали гибрид или материал которых оформился в новые попули. Может продолжать­ся линия автономных изменений популей того же типа, который участвовал в «гибридизации». Затем по этой линии могут возникать новые гибридные попули и т.п.

Теперь в нашей схеме нужно учесть эту возможность изменений, которые могут претерпевать попули в подпространстве-1. Для это­го разделим, это подпространство на две части (см.рис.2 )[6] — «прош­лое»  (1п) и «будущее» (1б), и зафиксируем указанные наше вариан­ты изменений. Стрелки на схеме по прежнему обозначают связи обмена материалом между подпространствами. Мате­риал из подпространства — 1п попадает в подпространство-II, а оттуда — в подпространство — 16, как бы перекачиваясь из прошлого в будущее. А поскольку можно говорить о тенденции включения в обмен все больших масс материала, мы можем от­влечься от того обсто­ятельства, что реально часть материала популя­ции может не участвовать в обмене и «проскакивать» из прошлого в будущее, минуя подпространство-II.

Нам кажется особенно интересным случай, когда во взаимо­действии двух единиц материала третья выступает в роли особого инициатора. В этой статье мы не хотели бы обсуждать тонкости процессов, происходящих в подпространстве-II[7],  но в истории Европейского мира постоянно встречаются случаи, когда те или иные единицы материала его жизне- и мыследеятельности выступают в качестве таких инициаторов, создавая условия для взаимодейст­вий между другими единицами материала, причем именно это обстоя­тельство конституирует, по-видимому, Европейский мир как популятивный объект.

Итак, мы утверждаем, что в ходе трансформаций материала в подпространстве-II могут складываться особые единицы или комплексы единиц материала, которые инициируют определенный тип взаимодействий. Затем такие комплексы могут кристаллизоваться в попули-иницаторы, которые продолжают выполнять ту же инициирую­щую роль, вбрасывая в подпространство-II единицы своего материа­ла.

Для выделения единиц-инициаторов и выявления механизмов этого иницирования в каждом конкретном случае нужно проводить особый анализ. Сегодня известны несколько примерев, когда тот или иной тип взаимодействий внезапно интенсифицировался, причем во взаимодействия этого типа включался материал жизне- и мысле­деятельности практически всех организованностей  (или типов организованностей) Европейского мира.

Классическим примером здесь является интенсификация товаро­обмена, которую обычно связывают с появлением т.н. двойной бухгалтерии (например, в [3 ,т.1. с.359-362]). Но если в XV ве­ке интенсифицируется хозяйственный товарообмен, то затем этот процесс захватывает все новые области жизни и деятельности, и независимо от роли производственных процессов в жизни того или иного популя, его материал, попадая в инициированную область, постепенно трансформируется в товар, а сам популь — в своего рода производство (так появляются сельскохозяйственное, научное, педагогическое производства и т.п.) .

Нам кажется принципиально важным то обстоятельство, что появление новой единицы или комплекса-инициатора оказывается скрытым началом лавинообразной интенсификации определенного типа взаимодействий, причем только с разворачиванием этой лавины (как-то связанным с кристаллизацией популя-инициатора) этот скрытый процесс становится заметным. Между тем, вся линия от появления единицы-инициатора, о кристаллизации популя-инициатора как бы открывает новое измерение в жизни популятивного объек­та, новое, неосвоенное им пространство.

Здесь можно привести пример эпохи Великих географических открытий, которая начинается во второй половине XV века с от­дельных робких попыток С экипажи каравелл Колумба проходится комплектовать приговоренными к смерти преступниками). В течение двух следующих веков разворачивается лавина географических от­крытий, захватывающая огромные массы ладей, организующая вокруг себя торговлю и производство, науку и технику, военные предприятия и религиозные миссии. Спад замечается только к концу XIX ве­ка, когда на карте практически не остается «белых пятен».

Аналогичная картина наблюдается полтора века спустя, когда разворачивается лавина Промышленной революции и все в нашем мире начинает вращаться вокруг технологизации и машинизации, захватывая даже те процессы, которые, казалось бы, нельзя меха­низировать и технологизировать. Предел этого нового пространст­ва начинает ощущаться только на конвейерах Форда.

Здесь обнаруживается еще одна особенность популятивных объектов, связанная, в частности, с отсутствием каких-либо принципиальных ограничений на включение в тело популяции новых единиц (иных миров или их фрагментов) в качестве популей. Точно так же может захватываться и материал других объектов (в т.ч. — памятники или реликты «умерших» объектов).

Появление новой линии интенсификации (связанной с новым типом инициатора), развертывание нового измерения жизни популятивного объекта интенсифицирует не только трансформации ма­териала самого популятивного объекта, но и втягивание материала извне. Таким образом, популятивный объект является открытым и потенциально безграничным.

Остается заметить, что интенсификация тех или иных типов взаимодействий в подпространстве-II ведет и к росту темпа изме­нений, происходящих с популями (в т.ч. — к появлению гибридных и новых популей). Именно с образованием новых линий инициирова­ния и интенсификации, с раскрытием новых измерений в жизни по­пулятивного объекта мы связываем развитие целого популяции.

Причем, можно говорить об изменении состава популяции в сторону появления все большего количества популей-инициаторов для все новых типов взаимодействий и, соответственно, о тенден­ции роста числа измерений в жизни популятивного объекта.

Это означает, что нам нужно выделить в подпространстве-II различные линии или зоны интенсификации и инициирования, каж­дая из которых задает одно из измерений в пространстве жизни популятивного объекта (рис.4). Мы упростили схему и не показы­ваем на ней появление популей-гибридов, наряду с новыми попу­лями (как на рис.3), тем более, что не очень ясно, как они соотносятся между собой. В подпространстве-II пунктирными линиями выделены несколько зон инициирования, каждая из которых «пере­рабатывает» материал всех популей. Волнистой линией обозначена кристаллизация нового популя-инициатора Д. Заметим еще, что направ­ленность стрелок обмена материалом на линии инициации не означает, что каждый популь имеет отдельный канал «пере­качивания» своего мате­риала через подпространство-II. Материал каждо­го популя поступает во все зоны инициирования.

 

Важно еще заметить следующее: все единицы материала, существующие в подпространстве-II, не автономны от подпространства-1. Оборачиваясь между этими подпространствами, и единицы-инициато­ры, и другие ассоциированные в зонах интенсификации единицы постоянно подключаются к организованностям тех или иных популей и могут жить в той мере и до тех пор, пока это возможно. Если какая-либо единица материала в следствие трансформаций теряет возможность включаться в организованность какого-нибудь популя (в т.ч. и вновь возникающего), то она погибает[8]

Таким образом, подпространство-1 является подпространст­вом жизни популятивного объекта. И когда в подпространстве-II складывается новая жизнеспособная структура, она «выпадает», кристаллизуется в подпространство-1, где начинает свою жизнь. И, если вернуться к отношениям конкуренции, симбиоза и т.п., то все эти отношения реализуются в жизни популяции и происходят в подпространстве-1.

Мы говорили уже, что с появлением новых линий или зон ини­циирования жизнь популятивного объекта приобретает новые изме­рения. В частности, это означает, что меняется и ситуация с конкуренцией и т.п. С появлением нового измерения появляется возможность вместо конкуренции начать осваивать вновь открыв­шееся пространство.

Здесь оказывается принципиально важным, что появление в подпространство-II новых линий инициирования задолго до появле­ния популей-инициаторов предрешает новые возможности в жизни популятивного объекта, которые когда-нибудь будут актуализиро­ваны. И, если подпространство-1 — подпространство актуальной жизни популяции, то подпространство-II — пространство ее возмож­ностей.

В этом смысле, мы говорили бы об отношении имитации между подпространствами II и I(а,б). Каждый популь из подпространства-1 репрезентирован в подпространстве-II своим материалом, который несет на себе «отпечаток» организованности этого популя. Констелляции между единицами материала ими­тируют  возможные изменения в структуре популей, возможные гибридизации и появление популей-гибридов, возможные кристал­лизация популей нового типа.

Особую роль играют единицы-инициаторы и складывающиеся вокруг них зоны инициирования, которые репрезентируют всю попу­ляцию в целом, но отличаются характером имитации. В каждой из таких зон популятивный объект как бы разыгрывает свое возможное будущее в различных вариантах, только некоторые из которых ак­туализируются затем в подпространстве-1. Вместо актуальной конкуренции, актуального симбиоза и т.п. в подпространстве-II в  имитации  обыгрывается  возможность  симбио­за, конкуренции и т.п.

В этом заключается принципиальное отличие популятивных объектов от организмов и т.п. Популятивные объекты представляют из себя целое не за счет актуальных связей, а за счет имитации возможных связей и взаимодействий между единицами.

Мы бы рискнули сделать еще одно замечание: популятивный объект  знает  или, вернее,  узнает  сам себя. Это суждение может показаться слишком метафоричным, но мы считаем, что:

1. Родовой для всякого знания является противопоставленность пространства возможностей и пространства актуального су­ществования, которые находятся в отношении имитации.
2. Всякое знание является функциональным заместителем актуальных связей между разными единицами целого. В этом смысле. целостность популятивного объекта обеспечивается не актуальными связями между его единицами, а их имитацией в пространстве воз­можностей (т.е. – знаниями)[9]

Эта особенность популятивных объектов — знать самих себя в своем изменении и усложнении, постоянно открывая новые ракурсы этого знания и, соответственно, горизонты своей жизни, — эта особенность для нас тесно связана с вопросом о картине мира[10]. Нам кажется чрезвычайно важным рассуждение М.Хайдеггера о «картинности» Европейского мира, о том, что по край­ней мере с Нового времени (что, в общем, совпадает с хронологи­ческими рамками Европейского мира, если учесть латентный период его существования.) сам мир начинает выступать в роли своей кар­тины [1].

Действительно, Европейский мир по своей природе не может не знать себя как целое, не может практически сохранять свою целостность, не представляя своей картины. Причем мы не случай­но говорим именно о представлении, поскольку вслед за Хайдег-гером считаем неверным понимать картину мира как изображение или описание. Это представление, которое разыгрыва­ет Европейский мир перед самим собой, своего рода «живые карти­ны», которые захватывают материал жизне- и мыследеятельности (в качестве «актеров», а не «зрителей».). А поскольку каждая зона инициирования имитирует популятивный объект как целое, и мате­риал жизне- и мыследеятельности участвует одновременно в нес­кольких таких представлениях, можно сказать, что подпространст­во-II выступает в роли полиэкранной картины популятивного объекта[11] (в нашем случае — Европейского мира). Ниже мы еще коснемся этого вопроса.

 

 

Место инженерии в Европейском мире

 

Понятно, что в предыдущем параграфе мы фактически обсужда­ли не Европейский мир, а одно из средств, позволяющих описывать его как системное целое. Немногие иллюстрации, которые нам удавалось приводить, в лучшем случае позволяют показать осмыс­ленность популятивной версии системного представления Европейско­го мира и задают некоторые направления интерпретации материала европейской истории (трудно было бы ожидать, что в рамках этой работы будет предложена новая, популятивная версия истории Европейского мира в развернутом виде)[12]. Остается надеяться, что нам удалось наметить самый грубый абрис Европейского мира, и можно перейти к обсуждению того места, которое занимает в нем инженерия. Рассмотрим следующие варианты:

1. Инженерия — это особый популь, выкристаллизовавшийся и развивающийся в теле Европейского мира.
2. Инженерия — это особый тип популя, и в европейской ис­тории возникали и сосуществовали разные инженерные попули.
3. Инженерия — это одна из линий инициирования и интенси­фикации определенного типа взаимодействий между материалом жизне- и мыследеятельности Европейского мира (появление едини­цы-инициатора, кристаллизация популя-инициатора и, далее, раз­витие этого популя-инициатора).

Если теперь сравнить две крайние точки европейской истории, которые несомненно относятся к инженерии (инженерия Возрождения и классическая инженерия ХУШ-Х1Х вв.) , поражает их удивительная несхожесть, хоть несомненны отношения преемственности между обеими инженериями.

Инженерия Возрождения связана с такими именами, как Леонар­до да Винчи. Все инженеры того времени относятся к т.н. «новым людям», для которых характерно следующее: их очень немного; каждый из них соединяет множество занятий, но не относится ни к одной из корпораций, практикующих эти занятия; каждый напол­няет свои занятия совершенно иначе, чем члены соответствующих корпораций. Так, Леонардо является художником, строителем и т.д., но не входит ни в один из соответствующих цехов, он пишет трак­таты по механике, но не относится ни к одной из ученых корпора­ций. Интересно, что большая часть задуманных Леонардо работ осталась в замысле, большая часть начатых работ не была закон­чена, а большая часть оконченных работ утрачена или плохо сох­ранилась, так как Леонардо постоянно использовал новые техники работы вместо проверенных веками старых. Он выполнял свои рабо­ты очень долго, часть откладывал на несколько лет и прославлен еще и как самый ненадежный исполнитель. И дело не в его личных качествах. Это вообще характерно для мастеров Возрождения. Работа мастера Возрождения утрачивает утилитарность. Это не изготовление изделия, а поиск, открытие и демонстрация новых возможностей. Здесь очень важна (хоть почти не изучена) роль дворов просвещенных князей. Инженерия Возрождения — придворная инженерия, пополняющая механическими игрушками коллекции монар­хов, демонстрирующая им диковинные опыты, строящая для них уникальные здания.

И универсализм этих людей связан не с разбросанностью или с избытком энергии. Леонардо-художник или мастер фейерверков немыслим без Леонардо-математика и ученого механика, без Лео­нардо, ставившего опыты и т.д. Своей фигурой Леонардо да Винчи стягивает разные области мышления и деятельности, переосмысляя одну через другие, меняя каждую, но не входя ни в одну из них[13]

То же можно сказать и о Бенвенуто Челлини, Рафаэле Альберти и других инженерах, которые выходят за пределы любых корпо­ративных или сословных организованностей, раскрывая миру его новые возможности. Именно в этом, в раскрытии новых возможностей меняется облик Европейского мира благодаря работам мастеров Возрождения. Ведь ремесло господствует в Европе вплоть до сере­дины XIX века, до конца ХУШ века сохраняется разрыв между нау­ками и техникой, и все это время инженерия живет именно в таких ярких, демонстративных, но во многом в «игрушечных» проявлениях.[14]

Если теперь обратиться к XIX веку, который для инженерии начался в 1794 году с созданием во Франции Политехнической школы, то ситуация неузнаваемо меняется. Инженерия превращается в мас­совую профессию, включающую все большее число автономных дисцип­лин. Формируются нормы профессиональной работы, корпус инженер­ных знаний, система подготовки инженерных кадров[15] . Инженерия принимает достаточно жесткие организационные формы, которые сохраняются вплоть до середины XX века.

На этом сопоставлении можно выдвинуть следующие предполо­жения :

1. Инженерия Возрождения — явление подпространства-II Евро­пейского популятивного мира, а классическая инженерия — явление подпространства-1.
2. За творчеством мастеров Возрождения стоят констелляции тех или иных единиц материала жизне- и мыследеятельности и оп­ределенный тип взаимодействия этих единиц.
3. Отдельные дисциплины классической инженерии могут рас­сматриваться как автономные попули одного типа.

Если эти предположения верны, то наиболее правдоподобной оказывается третья версия о месте инженерии в Европейском мире, так как длинная цепь констелляций материала Европейского  мира, связанных с фигурами инженеров Возрождения и их последователей приводит не только к трансформациям существовавших организован-ностей, но и к лавинообразной кристаллизации инженерных популей, которая свидетельствует о раскрытии нового измерения в жизни Европейского мира как целого. В пользу этого варианта говорит и то обстоятельство, что классическая инженерия становится в XIX веке той осью, вокруг которой начинает строиться вся жизнь Европейского мира.

Но тогда оказывается, что и творчество инженеров Возрожде­ния, и различные организованности классической инженерии есть лишь эпифеномены собственно инженерии, лишь результат или след ее истории. Тогда приходится включать в анализ истории инженерии появление таких организованностей, как академии (наук, искусств), музеи (естественной истории, художественные, технические), институты авторских прав  и т.д., поскольку они явно относятся к той же линии инициирования и тоже маркируют историю инженерии.

И вот теперь мы можем более развернуто и конкретно поста­вить исходный вопрос о том, что такое инженерия:

1. Материал каких популей Европейского мира втягивался в эту линию инициирования на разных этапах европейской истории (в т.ч. до ХУ и после XIX веков)?
2. Какие типы единиц материала участвовали в «инженерных констелляциях»?
3. Какой тип (или типы?) трансформаций материала жизне- и мыследеятельности характерен для разных этапов истории инже­нерии?
4. Какие единицы материала выступали в роли инициаторов?[16]
5. Какие попули кристаллизовались по «инженерной» линии инициирования до и после популей классической инженерии?
6. Какие единицы материала и как агрегировались в этих популях?
7. В связи с какими популями-инициаторами шла лавинообраз­ная кристаллизация популей классической инженерии? Кристаллиза­ция других популей?[17]

Этот список можно было бы продолжать и детализировать, но объем работы требует перейти к последнему моменту, связанному с одной из областей проявления скрытой истории инженерии.

Мы считаем, что историю инженерии можно реконструировать по ее репрезентациям в различных «экранах» полиэкранной картины Европейского мира. Нам представляется, что одним из наиболее удобных для такой реконструкции «экранов» является система об­разования, в которой целое Европейского мира имитируется особенно демонстративно и соразмерно человеческим возможностям. Мы гото­вим к печати работу, специально посвященную этой теме, и здесь заметим только, что об истории инженерии можно судить по «перетеканию» содержания образования от «переднего фронта» мышления и деятельности (который непосредственно представлен в высшем образовании) к специальным и, далее, к общим дисциплинам высшей школы (затем это содержание может перетекать в каналы среднего образования и т.д.). Мы считаем, что историческая динамика та­кого перетекания имитирует кристаллизацию популей определенных типов, так что ее анализ должен позволить как реконструировать историю инженерии (по кристаллизации связанных с инженерией популей.), так и разобраться с соотношением инженерного образо­вания и подготовки инженеров.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Хайдеггер М. Время картины мира// Новая технократическая вол­на на западе. — М.: Прогресс, 1986. с.98-105.
2. Щедровицкий Г.П. Проблема построения системной теории сложно­го «популятивного» объекта// Системные исследования: Ежегод­ник, 1975. М.:Наука, 1976.с.172-214.
3. Зомбарт В. Современный капитализм. М.:. 1904-1905.т.1-2.
4. Боголюбов А.Н. Практика механики и механика практиков из истории науки и техники ХУШ в. //Механика и физика ХУШ в.-М.: Наука, 1976. с.58-117.
5. Щедровицкий Г.П. Синтез знаний: проблема и методы //На пути к теории научного знания. М.: Наука, 1984.с.67-109.
6. Гуковский М.А. Механика Леонардо да Винчи. М.: 1947.
7. Содин С.Л. Об одном подходе к истории инженерии (инженерия и идея ассимиляции) // В настоящем издании.
8. Данилова В.Л. Анализ некоторых особенностей работ ММК в связи с перспективами развития инженерии // В настоящем издании.

 

[1] Мы употребляем именно это выражение, поскольку недостаточно ясно представляем природу таких единиц, но хотим подчеркнуть, что имеем в виду не чисто социальные единицы. В равной мере их следует рассматривать и как единицы мышления или деятельности, хотя для разных единиц Европейского мира роль структур жизни и структур мыследеятельности могут сильно различаться.

[2] Группы связанных более или менее устойчивыми связями популей могут вторично рассматриваться как организм с определенной функциональной структурой, которая какое-то время может вести себя как единый популь.

[3] Аналогия с биологическими популяциями обычно привлекает внимание к явлениям конкуренции,симбиоза,естественного отбора и пр. Мы считаем эти вопросы привходящими, а их прямей перенос на на сопиокультурные и культурно-исторические явления («как,напри­мер,в традиции социального дарвинизма) поспешным и малопродук­тивным ходом. В этой работе мы обходим указанные вопросы.

[4] В [3] В.Зомбарт дает великолепную иллюстрацию этого пункта на материале обмена продуктами хозяйственной деятельности. Он показывает, что развитие хозяйства шло от количественно и качест­венно неизменных отношений сбыта-потребления, построенных на «непосредственных связях между производителем и потребителем» (т.1, с.148 -154), к «победе над пространством», к складыванию свободной от определенных, личных отношений универсумальной сети обменов (т.2, с.60-71).

[5] В работе С.Л.Содина (см.наст.сборник; описываются трансфор­мации, происходившие с материалом схоластической науки в ее взаимодействии с материалом ремесел (искусств?). Эта констелля­ция происходила, например, на личности Леонардо да Винчи, но об­мены между наукой и техническими искусствами актуализируются только к ХУТ11-Х1Х векам (в [4] рассматривается ряд факторов, свиде­тельствующих о том, что это происходит не раньше середины ХУШ в). До того времени проходит целый ряд констелляций, в которых участ­вуют и другие организованности Европейского мира, и неузнаваемо преображаются и науки, и технические искусства.

[6] Мы используем графику, которая создана и применяется в тра­диции Московского методологического кружка (Г.П.Щедровицкий и др) для изображения шага развития, сферы деятельности, переноса опыта и т.д. Конечно все эти  употребления повлияли на наше понимание, но не следует проводить прямые параллели между нашей схемой и каким-то из принятых употреблений подобной графики.

[7] Некоторые моменты происходящих в подпространстве-II процес­сов рассматривает С.Л.Содин (См.наст.сборник.) Хоть он использует другую терминологию и несколько по иному рассматривает вопрос, но мы интерпретируем его «ассимиляцию» как инициированное взаи­модействие различных единиц материала наук и технических искусств.

[8] В Европейском мире складываются новые попули, которые под­держивают жизнь таких единиц. Различные резервации и заповедники, которые сохраняют реликтовые, вымирающие формы жизни, музеи и другие подобные организованности сохраняют жизнь памятникам. Есть и более интересные организованности, которые поддерживают жизнь вновь возникающих единиц материала. Мы назвали бы их «экспериментальными площадками» (их анализ выходит за рамки этой статьи)

[9] Проблематика знаний специально рассматривается в целом ря­де работ Московского методологического кружка (например, в [5]).

[10] На июньском совещании по методологии инженерной деятельности (Обнинск,1989) тема картины мира оказалась одной из центральных. Нам кажется, что предлагаемая интерпретация этого вопроса со­ответствует общей направленности обсуждений, развернувшихся на этом совещании (хотя далеко не исчерпывает эту сложную тему).

[11] Н.Ф.Андрейченко в частных беседах высказывал близкую точку зрения, рассматривая роль своего рода «зеркал» ( как биржа,напри­мер) в жизни популятивных объектов.

[12] Конечно нуждается в проработке и детализации и наша попытка системного представления популятивных объектов, но сам подход ка­жется перспективным во всех случаях, когда нужно рассматривать как целое заведомо неоднородные объекты (техно-природные и т.п.) .

[13] Более подробно фигура Леонардо и его коллег рассматривает­ся в [6]. С.Л.Содин в [7] специально останавливается на роли Леонардо да Винчи, Рафаэля Альберта и др. во взаимоассимиляции разных областей знаний или деятельности.

[14] Здесь мы не беремся анализировать те изменения, которые пре­терпевали эти блестящие игры с ХУ по ХУШ вв. Заметим только, что в них участвовали как т.н. «практики», так и ученые (дос­таточно назвать имена Галилея, Торричелли, Паскаля, Гука, Гюйгенса).

[15] Мы не принимаем во внимание инженерные школы ХУП-ХУШ вв. — горные, артиллерийские и пр. .хоть вопрос о том, почему они не привели к появлению инженерной профессии, заслуживает специаль­ного анализа.

[16] Авторы [7] и [8] обращают внимание на особую роль моделей в трансформациях различных единиц материала (прежде всего –знаковых) и дают свои варианты ответов на некоторые из этих вопросов.

[17] Кажется продуктивным рассматривать менеджмент, дизайн и др. явления XX в., теснящие классическую инженерию, как новый тип (типы) инженерных популей