Мышление по схемам многих знаний

1. При решении практических и научно-эмпирических задач мы, как правило, используем сразу и одновременно мыслительные средства различ­ных типов — схемы, онтологические картины, знания и т.п., и по-разному соотносим их друг с другом, чтобы получить решение поставленной задачи.

Соотношение схем и знаний — как одного типа, так и разных — происходит, с одной стороны, в соответствии с общим интуитивным представлением изучаемого объекта, с другой стороны, согласно внутренней логике и возмож­ностям используемых средств.

Если, к примеру, используемые средства являются элементарными схема­ми из какой-либо конструктивной или оперативной системы, то соединение их в более сложные структурные образования происходит всегда по правилам возможного и заданного в этой системе оперирования. Но при этом, чтобы добиться целостного изображения изучаемой и пока феноменально заданной реальности, мы выбираем из числа всех возможных схем строго определенные и устанавливаем между ними строго определенные связи. Какие именно схемы мы выбираем, и какие именно связи установим (из числа допускаемых оперативной системой), зависит от нашего интуитивного представления изучаемого объекта.

И этот принцип действует не только в рамках одной какой-либо системы средств, но и при соотнесении средств из разных систем. Если, например, одни средства задают функциональное расчленение объектной области, а средства другого типа описывают морфологическое строение внутреннего наполнения функционально выделенных элементов или фиксируют зависимости между «наполнениями» разных функциональных мест [1;2], то, создавая с помощью всех этих средств изображения объекта и знания о нем, мы должны будем устанавливать какие-то зависимости, отношения и связи между этими разли­чающимися по своему типу схемами и выраженными в них значениями. Все эти отношения, зависимости и связи, а также комбинация их в данном изображении не фиксированы заранее в средствах и устанавливаются по основаниям, внешним для самих этих систем; ведь нам нужно получить целостное изображение объекта в согласии с уже имеющимся интуитивным представлением о нем.

К этому надо добавить, что успешность в формальной соорганизации и систематизации всех этих частичных схем в одно целое сама вторично становится критерием истинности, как частичных схем, так и целостного изображения и так осознается.

Как правило, все подобные синтезы управляются категориями (можно сказать и наоборот: категории — это то, что управляет подобными синтезами), но это обстоятельство нисколько не облегчает дела, ибо категории всегда соединяют в себе два указанных выше плана: правила конструктивного соединения элементарных схем и некоторое «общее видение» целостного объекта. Чем больше разных категориальных определений имеет тот или иной объект, тем конкретнее будет «общее видение» его и тем сложнее логика конструктивного синтеза исходных схем. И если при одном категориальном определении общее интуитивное представление об объекте могло совпадать с этим категориальным определением, то при многих категориальных определе­ниях оно снова определяется от них, становится самостоятельным функцио­нальным элементом нашей мысли и даже поднимается над категориями, управляя выбором и соотнесением их в процессе создания единого изображе­ния объекта.

2. Когда синтез осуществлен, и изображение объекта получено, то, отвечая на вопрос, каков же объект, мы можем указать на это изображение и сказать (правда, в чисто гипотетическом полагании), что объект именно таков, каким он изображен в сконструированной нами схеме, или, более общо, в системе полученных нами знаний.

Но очень часто такого полагания просто недостаточно, ибо трудно или вообще невозможно представить себе, что в самом объекте могут существо­вать и иметь какой-либо функциональный смысл многие зависимости, отноше­ния и связи, присутствующие в изображении. Это и понятно, так как они получились, как уже говорилось, по чисто формальной необходимости — построить сложное структурное целое из сравнительно простых, заранее заданных конструктивных элементов и единиц. Связи, по смыслу своему, были, прежде всего, формальными и потому в известном смысле «фиктивными». [1;3, с. 14-19, 39-45].

Но вопрос об объективных эквивалентах (или референтах) этих связей все же остается, поскольку изображения получены и должны, так или иначе, соотноситься с реальностью. По сути дела, это — вопрос о «действительном смысле» построенных нами изображений, т.е. об их претензиях на предмет­ность, объективность и истинность.

Поэтому, отвечая на этот вопрос, мы уже не можем ограничиваться одним полаганием существования в объекте тех зависимостей, отношений и связей, которые в форме тех или иных знаков представлены в самом изображении и в сопутствующих ему утверждениях, что, мол, да, эти изображения представ­ляют собой особые проекции действительной структуры объекта. Мы должны построить эту «действительную структуру» объекта и тем самым показать и доказать, что зависимостям, отношениям и связям, представленным в схеме, действительно соответствуют особые зависимости, отношения или связи в самом объекте, причем такие, которые правильно изображаются (конечно, в том или ином «повороте» объекта) теми отношениями, зависимостями и связями, которые мы получили при построении нашего изображения.

3. Но, чтобы построить подобную структуру, изображающую уже сам объект, в отличие от того знания о нем, которое мы раньше имели, нужны особые средства, чаще всего весьма многочисленные и разнообразные.

Не отличаясь иногда по своему материальному оформлению от первых средств и изображений, новые средства и изображения благодаря условиям той познавательной ситуации, в какой они получились или были введены, выступают в функции методологических средств и изображений, дающих представление об объекте как таковом [3, с. 5-14]. Таким образом, появляется типичная ситуация двойного знания, когда объект представлен по меньшей мере дважды, т.е. ситуация, в которой были использованы две группы средств, и в силу этого как сами изображения, так и средства, на основе которых они строились, выступают в особом функциональном разграничении и противо­поставлении друг другу: одни — как форма репрезентации самого объекта, как сам объект, другие — как форма репрезентации знаний об этом объекте, как знания [3, с. 25-29].

4. Весь этот процесс приводит к значительному и принципиальному усложнению той «машины знания», которой мы пользуемся, а вместе с тем к усложнению той познавательной ситуации, с которой мы имеем дело. Получив подобные усложненные структуры, мы можем, в частности, начинать критику какого-либо из построенных нами изображений как несоответствующего или мало соответствующего тому объекту, который изучался. У нас появляется возможность оценивать одни зависимости, отношения и связи как сугубо формальные и фиктивные, возникающие только в силу формальной необходи­мости связать в единство исходные элементарные схемы, а другие — как «правильные» и «истинные», изображающие реально существующие зависи­мости, отношения и связи. В последнем случае этим связям, отношениям и зависимостям придается особый, онтологический смысл и статус, в то время как в предшествующем — лишь формальный и оперативный.
5. Кроме того, получив представление об объекте как таковом, о его строении, мы можем поставить теперь новые вопросы: было ли правильным использование тех средств, в которых мы раньше, до начала работы по схемам многих знаний, изображали и описывали объект? Соответствовало ли это изображение «подлинному» устройству объекта (т.е. устройству, представля­емому во втором, онтологическом изображении)? И т.п. Если ответы на все эти вопросы будут положительными, то это позволит нам принять прежние изображения и дать им то, что принято называть «онтологическим обоснова­нием». Если же, напротив, ответ будет отрицательным, то это будет означать «критику» использованных нами ранее средств и соответственно ей мы должны будем обратиться к поиску новых средств. При этом нам придется поставить вопрос о том, какие же из известных нам формальных средств более всего соответствуют характеру и устройству изучаемого объекта, проанализи­ровать все средства с точки зрения соответствия (или адекватности) их определенному онтологическому содержанию, а затем, возможно, перейти к конструированию новых средств, наиболее правильно и точно изображающих известный нам объект.

Очень важную и существенную роль при этом будет играть отмеченный выше критический анализ, проводимый при сопоставлении созданного нами онтологического изображения объекта с ранее использованными средствами, их возможностями; выяснив, почему использованные нами раньше средства не могут дать правильное изображение изучаемого объекта, мы получим извес­тные указания в отношении того, какими примерно должны быть новые средства изображения, а вместе с тем и новые вспомогательные средства для их конструирования.

6. Не исключено и прямо противоположное направление анализа, когда первые построенные нами изображения объекта, те, с которых мы начинали работу по схемам многих знаний, выступят как формы репрезентации самого объекта, т.е. как его онтологические картины, а вторично построенные изображения — как форма репрезентации знаний. В этом случае по той же самой схеме будет проводиться критика второй группы изображений и  средств, полученных на основе первой.
7. Особую форму исследование приобретает в том случае, когда первая группа построенных нами изображений будет рассматриваться не как форма репрезентации самого объекта, не как его онтологическая картина, а как форма репрезентации совершенно правильного и истинного знания об объекте, и тогда критика второй группы изображений и средств будет проводиться том основании, что они не могут дать удовлетворительное изображение самого объекта — такое, которое бы объясняло и обосновывало эти знания.

В результате такой критики второго изображения и отрицания за ним  признака объективности мы, как правило, не отбрасываем само это  изображение, а лишь переосмысливаем его статус в системе нашего мышления и в познавательной ситуации. Отвергая за ним право, быть онтологической карти­ной, т.е. изображением объекта как такового, мы, тем не менее, оставляем его и включаем в ситуацию на правах еще одного частичного (например, проек­ционного) знания об объекте. При этом установка на мышление по схеме двух знаний тотчас же претерпевает весьма существенное изменение: теперь онтологическое изображение объекта должно будет строиться (если сохра­нится такая задача) на основе двух разных знаний об объекте и объяснять, обосновывать, а вместе с тем связывать их обоих. Таким образом, из мышления по схемам двух или многих знаний совершенно естественно вытекает задача на конфигурирование знаний [4].

8. Существует ряд случаев, когда подобное же удвоение изображений объекта приводит в дальнейшем к функциональному разделению и противо­поставлению не изображений объекта и знаний (варианты, которые мы обсуждали выше), а разных изображений, скажем, онтологических картин и моделей объекта или же моделей двух разных типов.

Эти случаи отличаются от первых, разобранных нами, тем, что с каждым изображением объекта в этих сопоставлениях и противопоставлениях опери­руют по-разному в зависимости от придаваемого ему функционального смысла: со знаниями — по логике понятий или фрагментов оперативных систем;

с онтологическими схемами — по логике методологических изображений объекта изучения; с моделями — по совершенно особой и специальной логике моделирования  [5-8]. Поэтому для каждого из этих случаев нужно проводить особую систему логико-методологических исследований. •

1966 г.

1. Генисаретский О.И. Специфические черты объектов системного исследования. — Проблемы исследования систем и структур. Материалы к конференции. М., 1965.
2. Генисаретский О.И. Логический смысл моделей и моделирования. — Тезисы докладов и выступлений на симпозиуме «Метод моделирования в естествознании» (23-28 мая 1966). Тарту, 1966.
3. Щедровицкий Г.П. Проблемы методологии системного исследования. М., 1964.
4. Лефевр В.А. О способах представления объектов как систем. — Философские проблемы современного естествознания. Вып. 14. Киев, 1969.
5. Щедровицкий Г.П. О различных каналах изучения моделей и моделирования. — Тезисы докладов и выступлений на симпозиуме «Метод моделирования в естествознании» (23-28 мая 1966) Тарту, 1966.
6. Щедровицкий Г.П. О принципах классификации наиболее абстрактных направлений методологии сис­темно-структурных исследований. — Проблемы исследований систем и структур. Материалы к конферен­ции. М.,1965.
7. Разин В.М. Логический анализ происхождения функций моделей, употребляемых в естественных науках. — Проблемы исследования систем и структур. Материалы к конференции. М., 1965.
8. Москаева А.С. Об одном способе исследования употребления моделей. — Проблемы исследования систем и структур. Материалы к конференции. М., 1965.