Для меня вопрос («каким видится начало III тысячелетия сквозь призму СМД методологии и ОД игр?») очень интересен в личном и даже, прежде всего, в личном плане. Хотя, разумеется, не могу ни задумываться над ним и в плане объективном, соотнося исторический контекст с условиями нашей жизни. Следовательно, буду обсуждать движение истории. Коль скоро ее творят люди, она являет собой сложнейшую «кентавр»-систему. Именно это, на мой взгляд, имел в виду К. Маркс, говоря о естественноисторическом процессе. В нем важно различить и противопоставить два момента: то, что является следствием целенаправленной деятельности людей, и то, что происходит «само собой», как бы независимо от их целей и замыслов. Поэтому, говорю я, культурно-историческая жизнь каждого из нас предполагает интенсивную работу по осознанию своего положения, предельную искренность в оценке своей ситуации и технически грамотную работу по программированию общественного развития.
Здесь два принципиально разных подхода: прогноз естественного изменения мира и определенные программы, проекты, планы работ. В связи с этим все, что я буду обсуждать, есть не столько прогноз, сколько план моих личных действий – то, что я должен делать. Наступит будущее или нет – зависит от того, насколько правильно и точно я буду намечать стратегические линии своей собственной работы, в какой степени буду настойчив и умен в их достижении. Разумеется, когда я говорю «мои планы», то имею в виду не себя лично, а отдельных людей, их группы, руководителей каждой страны, человечество в целом.
В значительной степени речь идет о целевых установках. Поэтому вопрос, каким будет III тысячелетие, я прочитываю несколько иначе: какие цели в наших организационно-управленческих решениях и действиях мы должны ставить перед собой, чтобы в это будущее шагнуть и в нем оказаться. Чтобы выйти на новые рубежи, необходимо преодолеть устаревшие мировоззренческие установки прошлого, его ценности и традиции. Без этого останешься деградировать во II тысячелетии.
В связи с этим одно замечание о перестройке, которую мы в Советском Союзе понимаем как изменение прежде всего сознания и общественных отношений, в том числе производственных. Перестройка является советским явлением лишь в нашем – ограниченном восприятии. В еще большей мере она есть событие общемировое. Здесь я рискну сказать – хотя такое заявление очень ответственно и опасно,– что в этом плане СССР и социалистические страны ныне идут в авангарде тех исторических изменений и процессов, которые должны происходить во всем мире, в том числе в развитых странах Европы и Северной Америки. История потом сочтет, кто здесь и на что раньше вышел. Но, вроде бы, бесспорно, что с тех пор, как в нашей стране объявлена перестройка, мы взяли на себя роль впередиидущих и впередсмотрящих. Мы встали на этот путь и делаем работу исторического, мирового развития – в первом ряду, принимая на себя все трудности, закономерно падающие на первопроходцев. Именно так, на мой взгляд, надо анализировать и оценивать суть происходящего сейчас в Советском Союзе и социалистических странах.
Итак, мой основной тезис: чтобы обсуждать будущее, надо еще в мыслительной работе к нему выйти. И одновременно не столько прогнозировать, сколько заняться разработкой программ и оргпроектов, рождаемых из осмысления прошлого. Именно последние я буду выдавать за то, что необходимо истории, и лишь в таком смысле буду осуществлять прогноз.
Чтобы покончить с предыдущей частью, вспомню один из любимых мною афоризмов Льва Толстого: будущего нет, поскольку мы его делаем! Иными словами, будущее будет таким, каким мы сможем его промыслить, и уж затем реализовать, осуществить, сотворить – каждый на своем месте. А это есть работа, скорее, программирующего и проектирующего мышления и действия.
Но это же означает: все, что мы делаем в истории, должно быть объективно оправдано. Следовательно, история III тысячелетия должна стать не просто историей человеческого, или гражданского (по Гегелю), общества, а историей всего общества, ассимилировавшего в себе и собою (по Марксу) всю «первую» и «вторую» природу – натуральную и техногенную. Здесь можно воспользоваться и термином В. Вернадского. Ноосфера, о которой он мечтал, должна охватить все: социальные структуры человека и его биологическую природу, природу Земли – геоприроду, техногенные структуры и, наконец, культурную историю человечества. Все это должно быть «снято» и организовано сознанием – индивидуальным и общественным, должно стать мировоззрением.
Но тезис о том, что история должна быть объективно оправдана, неимоверно повышает значимость науки и научной проработки истории. На это более ста лет назад указывали Маркс и Энгельс, говоря, что от всей науки останется лишь наука истории, где первое место занимают человеческое мышление и человеческая деятельность. С этой точки и начинается – чтобы практически и реально вписаться в исторический процесс – критика современной науки.
То, что формулировал и Маркс и Энгельс, выглядело фантастикой. Как строгое научное предвидение и определение единственно реального пути развития его принимали единицы. Здравый смысл и обыденное сознание отвергали такой подход, не выходя на осознание исторического процесса со всем тем, что он в себе ассимилирует. Поэтому думалось, что подлинная наука исследует, как летают снаряды и камни, строятся и деформируются твердые материалы. И не осознавалась в общем-то простая и очевидная мысль о том, что наука есть прежде всего наука о людях, о мышлении и деятельности, или, в моей терминологии, МД, а все остальное в них вкраплено. Иначе говоря, «технические исследования» могут (по Марксу) стать подлинной наукой только за счет включения в контекст социального и гуманитарного.
Настаивая на практичности фундаментальных и прикладных (как их сегодня трактуют) наук, мы подразумеваем включение научных результатов в существующие производственные структуры и сложные системы деятельности. Именно они в XX в. стали ценностью, а мы в силу их чрезвычайной инерционности и огромной значимости в какой-то момент утратили способность менять и трансформировать в соответствии с логикой и велением времени. На финише истории буржуазного общества его исследователь Р. Акофф определяет практичность как приспособленчество к существующим производственным идеологиям и структурам. Но такой подход вообще исключает науку, призванную всегда и только их менять, делает ее неудобной и ненужной.
Когда я стал настаивать на том, что ядро науки – это науки о мышлении и деятельности, индивидуальном и общественном сознании, то и мои высказывания воспринимались всеми как метафоры и фантазии. Приходилось ссылаться на книгу Дж. Дж. Томсона «Предвидимое будущее» и другие авторитеты, в основном зарубежных физиков. А что говорил Томсон? «XX век знаменует собой начало наук о мышлении»!
Если понятно то, что здесь бегло намечено, то мы обязаны сделать очень радикальный вывод. Необходимо уйти от натуралистического подхода, характерного для всей прошлой истории европейской и (тем самым, во многом) общемировой науки, который в течение многих столетий и в определенных отношениях был очень прогрессивным и эффективным, а потому и господствовал не случайно. Именно он позволил наукам конституироваться. Но как от глобального и тотального ныне от него приходится отказываться, переходя к принципиально иным формам организации мышления и деятельности – к тем, которые я называю методологическими. В том новом, надпредметном понимании методологии, которое задавалось в ММК и описано во многих статьях, в том числе опубликованных за рубежом.
Поэтому я и рискую формулировать свой радикальный, сумасшедший тезис: эра традиционной науки кончилась!
Но что это значит? Наука необходима, она всегда будет жить, меняя свои формы. Ныне на смену ей, взятой в предельной функции как формы предметной организации мышления и деятельности, идет более эффективная предельная организация мышления – методологическая. Снимая в себе преимущества и сильные стороны традиционной научной организации, тем самым их сохраняя, она добавляет к ним другие, делая мышление куда более развитым.
Обеспечив свободное, без каких бы то ни было ограничений, движение научной мысли, методология одновременно решает проблемы комплексирования наук и деятельности, а также «прикладности», т. е. внедрения результатов научных исследований и разработок в деятельность и организацию деятельности, тем самым обеспечивая духовность и деятельности, и мышления, и коммуникации людей. Соединяя знания об объектах знания, деятельности и мысли со знаниями о самой деятельности и самой мысли, наука наконец-то становится практичной.
Из этого принципа, фиксированного как основной, вытекают и другие. Я перечислю некоторые – как основания для размышления.
В ведущих странах мира начался отказ от выработанных в эпохи Возрождения и Реформации – с тех пор господствующих – моделей «индивида-личности». На их место в качестве целевой установки ставится другая модель – «мыслящего индивида», способного свободно жить в условиях сверхмощных и сверхразветвленных учрежденческих структур. В связи с этим в III тысячелетии должны разрабатываться новые законы и системы права, защищающие индивида от произвола власти и коммунальных связей учрежденческих структур, а также новые системы индивидуально-личностной подготовки и образования, формирующие человека, способного мыслить и действовать в новых, непрерывно меняющихся ситуациях.
Европейские народы на собственном опыте осознали и пережили в XX в. необходимость разделения культуры и социальности. В связи с этим основной единицей социальной и культурной жизни в III тысячелетии становятся клубы, объединяющие в так называемых «средних коллективах» от 30 до 200 человек. Концепция клубно-организованных единиц жизне- и мыследеятельности в известном смысле развивает, конкретизирует и развивает идеологию массовых (в частности, научно-технических) коллективов. Как хорошо понимал Маркс, наука и техника могут быть прерогативой лишь небольших по размеру «клубов».
Дальнейшее распространение получат ОД игры, в форме которых в нашей стране проектируются, создаются и проверяются различные формы социокультурной организации общественной жизни. Развертывающиеся на клубной основе, они есть, по сути дела, экспериментальные полигоны самопознания, саморефлексии, исследования и формирования тех социальных, культурных и психологических знаний, которые образуют основу нового корпуса наук III тысячелетия.
И последнее. Развертываются и становятся ведущими в системе образования подрастающих поколений различные системы культуро-, социо- и психотехнической подготовки индивидов, включая клубы по изучению резервных возможностей человека и механизмов, обеспечивающих его здоровье. Здесь конкретно замыкаются наука и образование.
А все вместе позволяет нам сегодня «увидеть» единую панораму социалистического строительства, где все сочленено одно с другим и может развиваться достаточно автономно, хотя непременно в рамках целого.