Вступительное слово П.Г.Щедровицкого на XVI Чтениях памяти Г.П.Щедровицкого

Щедровицкий. Я хочу сказать несколько слов в плане анализа темы, вынесенной в повестку дня XVI Чтений памяти Г. П. Щедровицкого. В 80-е годы прошлого века – в тот период, когда я начинал свой путь в рамках методологического движения – тема практики и практичности методологического мышления была чрезвычайно актуальна. Используя метод оргдеятельностных игр, представители Московского методологического кружка далеко вышли за пределы лабораторно-кружковой работы; существенно расширился их круг взаимодействия с представителями различных областей и сфер деятельности, с различными профессиональными сообществами – в том числе с управленческим звеном (с теми, кого модно было называть «лицами, принимающими решения» или, во всяком случае, с теми, кто по должности и месту в системе управления и администрирования должен был эти решения принимать). Игры, особенно в первый («героический») период их становления, зачастую носили открыто конфликтный характер. Это был не только конфликт подходов и способов решения той или иной прикладной задачи, будь то развитие города или региона, проектирование системы подготовки кадров или вывод из эксплуатации атомного реактора, это был конфликт онтологий и мировоззрений. В подобной ситуации вопрос о том: «А ты кто такой? Вот мы – практики. А ты что в жизни сделал?», – возникал достаточно быстро, на второй-третий день игры. Этот вопрос выходил за рамки традиционной для философии оппозиции теории и практики. Он выглядел не только как упрек в теоретичности и оторванности от реальной жизни, но и как обвинение в бесполезности и даже вредности предлагаемых подходов и решений.

В ситуации конфликта мало было напоминать об известном выражении, что нет ничего практичнее хорошей теории. Необходим был более радикальный ответ, и он был нащупан в форме встречного, не побоюсь этого слова, наезда, суть которого состояла не просто в утверждении практичности и полезности методологического мышления в целом, а в том, чтобы усомнить и проблематизировать право наших оппонентов использовать понятие практики для обозначения их этоса жизни и самоидентификации. «Вы не практики, – говорил им Георгий Петрович, ссылаясь в тот период на Платона, – Вы поэты, техники, может быть, неплохие ремесленники. А практиками в подлинном смысле слова, напротив, являемся как раз мы, носители и адепты методологического мышления; и именно в силу его специфических характеристик и возможностей». Для Георгия Петровича это была не только словесная перепалка в духе: «Дурак» – «Сам дурак». За термином «практика» для него стоял вполне определенный смысл, который я в самой грубой форме позволю себе прокомментировать.

Ссылка на Платона, который называл практичной фигуру определенности нравственного действия, для Георгия Петровича дополнялась, по крайней мере, еще тремя моментами. Во-первых, «практичное» понималось как пронизанное мышлением. Мышление при этом рассматривается как ценность (рефлексивность как частный случай). Отсюда важнейшие претензии (функции) мышления – схватывание целого, целостности, в отличие от частичного и частного, выделение сущностного, в отличие от приходящего и иллюзорного, наконец, предвидение будущего, возможность прогнозирования. Во-вторых, «практичное» понималось как сохраняющее и поддерживающее органическое единство объекта воздействия, как не разрушающее потенциала самоорганизации, мобилизации естественных ресурсов, как ориентированное на развитие, важнейшим моментом которого является не столько искусственное действие, сколько оестествление результатов этого искусственного действия. Я бы здесь напомнил ту дискуссию по понятию развития, которая шла у нас на предыдущих Чтениях.

И первая, и вторая характеристика, конечно, могут быть отнесены не только и не столько к практике, сколько, собственно, первое к мышлению, а второе к развитию. Но был еще третий момент, который достаточно подробно обсуждался в 80-е годы: «практичное» понималось как требующее перестройки самого субъекта деятельности, его адаптации к уровню сложности объекта. Отсюда тема, которую Георгий Петрович подробно обсуждал в середине 80-х годов: «категория сложности». Отсюда тезис об эксперименте как практике науки, а оргдеятельностной игре как практике методологии. А в восточных культурах, если задается вопрос «могу ли я пройти сквозь эту стену?», то очень часто задается и второй вопрос: «какой я могу пройти через эту стену?». В данном случае практика в русле философской традиции – это специфически человеческий способ бытия в развивающемся мире.

А в 90-е годы ситуация изменилась. Интенсивность игр уменьшилась, наработанные личные связи и публичный имидж подтолкнули многочисленные группы представителей методологического сообщества к активному участию в процессах социальных трансформаций. Подавляющая часть включилась в учебно-образовательный процесс как в области обучения и переподготовки взрослых, так и на уровне учебных заведений. Меньшая, но также значительная часть использовала для самоопределения и самоидентификации заимствованный из развитых экономик институт консультирования, и, опираясь на него, стала прикладывать методологические понятия и конструкции для анализа, критики и проектирования систем управления.

На этом этапе упрек в теоретичности и нереализуемости предлагаемых решений потерял свою былую остроту, но сохранился в более мягкой и традиционной для самого консультирования форме оппозиции того, кто реально действует и принимает решения, и того, кто советует. При этом вполне естественно, внутри самого сообщества консультантов, связывающих себя и свою деятельность с Московским методологическим кружком и школой Г. П. Щедровицкого, началась естественная дифференциация между радикальным, можно сказать, догматическим крылом и сторонниками конвергенции с традиционными течениями в сфере самого консультирования. Если первые жестко стояли и до сих пор продолжают стоять на примате методологии и методологических представлений (в том числе и прежде всего онтологических) над теми или иными формами инструментального консалтинга, то вторые выдвигают на передний план этический тезис о приоритете заказчика, и готовы ради этого сколь угодно глубоко размывать используемый ими и предлагаемый для решения конкретных задач инструментарий. Соответственно, они получают закономерный упрек со стороны «радикалов» не только в утере методологической позиции, что мы слышали в прошлом году на Чтениях, но и в том, что передача инструментария невозможна вне и помимо смены онтологий, и даже малейшие уступки в этой области приводят или могут привести к полной потере позиции. Эта полемика косвенно способствовала возрождению значимости онтологических вопросов в самом методологическом движении.

Первое десятилетие XXI века еще более размыло вопрос о практике и практичности методологического мышления. Думаю, что целый ряд представителей нового поколения, интересующихся наследием ММК, вообще не может понять значимости и пафоса постановки этого вопроса не только в горизонте Чтений памяти Георгия Петровича, но и в целом. За последние годы многие представители методологического движения, в том числе бывшие консультанты и педагоги, сделали существенный шаг в сторону занятия реальных позиций в системе управления. И этот факт, и общий ход общественных изменений способствовал тому, что среди неофитов появилось много людей, пришедших из реального бизнеса и управления, которые заинтересовались философско-методологическими вопросами, столкнувшись с определенными трудностями в своей повседневной работе. Для них самоидентификация себя как «практика» является чем-то само собой разумеющимся. Вместе с тем связь того, что они делают на конкретных рабочих местах, включая административные и управленческие позиции, с исходным базисом методологических разработок и традициями методологически ориентированной рефлексии опыта и деятельности не очевидна. Образно говоря, та дискуссия, которая в 80-е годы шла между методологами и профессионалами, теперь как бы переместилась внутрь самого методологического сообщества и идет между ее прагматически и теоретически ориентированным крылом. Первые упрекают вторых в утере связи с методологией и воинствующем прагматизме, вторые – в оторванности от практики и бесполезном теоретизировании. В силу этого я считаю, что возвращение к теме практики во всяком случае не бесполезно.