Категориальный статус схемы мыследеятельности: контексты функционирования и развития
Категориальный статус схемы мыследеятельности: контексты функционирования и развития
Добрый день, коллеги. После такого, я бы сказал, волнительного вступления в наш рабочий ритм у меня такое ощущение, что все обертоны моего доклада уже сделаны, и мне остается только лишь привести небольшие комментарии к тем мыслям, которые здесь прозвучали.
Тема, которую я выбрал, навеяна двумя обстоятельствами. Первое обстоятельство - это мой прошлогодний доклад. Там я заявил в качестве некой программы своих собственных исследований (приглашая этим заниматься и всех остальных желающих и называя нас наследниками ММК) три задачи рефлексии накопленного опыта ММК и методологического движения: это - системная проработка категориальной схемы мыследеятельности, ее парадигматизация и когнитивная институционализация стиля мыследеятельности.
Сейчас в словах Александра Михайловича я услышал как бы призыв продолжать эти работы. А за истекший год был еще второй важный толчок, который, мне кажется, послужил для такой моей формулировки темы, - это выступления Петра Георгиевича Щедровицкого, он два раза выступал на нашем внутреннем семинаре. И, с этой точки зрения, мне пришлось, рефлектируя над его выступлениями, поставить перед собой проблему - проблему двух контекстов употребления или использования схемы мыследеятельности: функционирования и развития.
Почему это было столь важно? Потому что Петр Георгиевич - он здесь может подтвердить или опровергнуть - сформулировал принципиально важный тезис, который он сейчас еще раз во вступительном слове, мне кажется, пытался развернуть: тезис о необходимости и важности полагания принципа развития как онтологического принципа. Именно схему мыследеятельности и тот совокупный набор средств, инструментарий, методик, накопленных методологами и людьми, которые вокруг методологии работают. И очень приятно, что даже наши города скоро будут строиться по схемам мыследеятельности. Щедровицкий. Вот точно жить нельзя будет.
Малиновский. Да, и сейчас уже нельзя жить, что будет дальше? Ну, тогда мы будем бороться с бытом.
Итак, принцип развития, который, как мне кажется, был применен, заставляет меня перефокусироваться в правое поле (см. рис. 1), и я попытаюсь сейчас весь свой доклад построить на различении этих контекстов употребления схемы мыследеятельности.
Я пока их обозначил как пять контекстов (см. рис. 2), а сейчас приступаю к их рассмотрению.
Итак, первое употребление. Схема как перцепт (см. рис. 3), то есть то, что определяет наше восприятие. И, с этой точки зрения, схема мыследеятельности выступает как универсальная рефлексивная конструкция, позволяющая нам увидеть достаточно сложные мыслительные миры и через них понять происходящее в окружающем мире, в окружающей среде. Человек, который попадает в окружающую среду, используя эту схему, может проделать такую достаточно сложную работу, построить свои различные восприятия этой окружающей среды и, возвращаясь к схеме мыследеятельности, произвести категоризацию происходящего.
Наличие схемы мыследеятельности задает нам - и это очень важный момент - первое различение контекстов функционирования и развития. Использование схемы мыследеятельности в качестве привычного инструмента категоризации и определения ситуации делает эту ситуацию в принципе неисчерпаемо богатой и неопределимой. Это достаточно привычное, понятное для нас употребление.
Второй контекст употребления - схема-концепт (см. рис. 4). Мы можем воспользоваться схематизмами мыследеятельности, выйти в рефлексию, в чистое мышление. И, собственно, текст, который мы произносим, формулируя концепт, - это есть процесс концептуализации.
Все, выступавшие до сих пор, обращали внимание именно на это качество схемы мыследеятельности, на такое ее употребление как инструмента, в принципе - генератора понятий.
Следующий контекст - схема как рецепт (см. рис. 5). Категоризация действий, характерных для некоторого рода занятий. Опять-таки, ситуация мыследействования, как правило, с неким затруднением, рефлексивный выход, по возможности погружение в арсенал культуры, возвращение обратно, нахождение рецепта, и вот, наконец, мы начинаем действовать. Это - известная схема рефлексивного выхода, которая точно также заложена внутри, как инструментарий нашего мышления и, фактически, технологизации ситуации мыследействования.
Следующий контекст - схема как акцепт (см. рис. 6). Это - использование схемы мыследеятельности в качестве средства организации, то есть установления взаимопонимания и взаимосвязанности людей, находящихся в некой организационной ситуации. Такое использование связано с затруднениями в организационной коммуникации, и я обращаю ваше внимание, что обычная, привычная профессиональная логика нашего обращения к организатору, как правило, в современных ситуациях не срабатывает: мы не можем выбрать подходящую схему организации. Только методологическая рефлексия и использование мыследеятельностной схемы как инструмента позволяют нам ответить на вопросы, на которые обычное организационное мышление не способно найти правильный ответ.
И, наконец, пятое, последнее, употребление - это употребление схемы как процепта (рис. 7). Фактически, это означает очень простую вещь: это означает, что мы должны понять, как схема мыследеятельности соотносится с другими схемами. Выход в чистое мышление и категориальные сети, которые определяют его функционирование (и, я так с опаской скажу, развитие), позволяет нам ответить на вопросы, какими категориями определяется та или иная схема и какие категории она определяет.
Принципиальный вопрос, который мы при этом ставим и на который должны получить ответ, это вопрос о том, какой принцип определяет схему, в частности, ту схему, которую я взялся рассматривать как предмет своего анализа (или нашего анализа), -схему мыследеятельности. И вот весьма смелая гипотеза Петра Георгиевича о том, что это принцип развития, побуждает меня двигаться дальше, определяя именно как проблему категориальный статус схемы мыследеятельности.
Здесь важная точка перелома в нашем разговоре, потому что для меня это - точка перехода от контекстов функционирования к контексту развития в чистом виде. Почему? Потому что все мы (как сообщество), обсуждая собственный вклад в мировую культуру и в мировое мышление, вынуждены вернуться к своей Традиции с большой буквы - к традиции диалектического мышления (см. рис. 8). И ответ на вопрос, который дает нам традиция диалектического мышления, предельно прост: вершина, по которой мы пока еще вынуждены себя мерить, - это гегелевская диалектика, а она задала нам ясный и понятный ответ на вопрос, что такое развитие и как его мерить. Развитие измеряется выдвинутой новой категорией, осознанной и воспринятой мышлением как категория.
Я уже сейчас, выступая за Александром Моисеивичем, боюсь повторить Гегеля. Возможно, Гегель заблуждался, что мышление схватывает дух эпохи. Может быть, мышление рождает дух эпохи, или они взаимоформируют друг друга. Но, тем не менее, это соответствие между выдвинутой в мысли новой категорией и осознанием духа эпохи и составляет принцип развития, как оно классически трактовалось в диалектическом мышлении.
Мне очень важен шаг, который сделал позавчерашний юбиляр, да будет упомянуто его имя здесь, пресвятой отец, кардинал Джон Генри Ньюмен. В 1843 году он сформулировал категорию процесса развития. Собственно, введение в наш арсенал мышления этой категории - хотя мы не считаем, что Ньюман диалектик - и позволяет нам обсуждать всерьез эту вот «линейку» («линейку» движения категорий как некую процессуальную действительность) и ставить вопрос о развитии в несколько ином ключе, нежели это трактовалось в гегелевском мышлении.
Гипотеза, которую я формулирую и буду пытаться обосновывать, - я ее уже неоднократно формулировал и обсуждал - заключается в том, что вклад Московского методологического кружка и Георгия Петровича, в первую очередь, состоит именно во введении принципиально новой категории - категории мыследеятельности. Так была продолжена традиция диалектического мышления в широком смысле этого слова,
И, собственно, наши два-три года работы, которые мы посвящаем этому предмету, - это есть попытка развернуть категориальное содержание. Тем самым мы пытаемся решить ту самую традиционную задачу и ответить на вопросы, почему и зачем категория мыследеятельности явилась в эту эпоху, что она сформировала и благодаря чему мы можем смело претендовать на то, чтобы когда-нибудь отечественная философская мысль попала в следующий том книжки Коллинза, которая описывает интеллектуальные сети, сложившиеся в философском мышлении.
Итак, чтобы была понятна проблема, я возвращаюсь к исходному пункту. Какую проблему, с моей точки зрения, решает введение мыследеятельности как категории?
Мне придется вернуться к классике. Вы узнаете некоторых героев (см. рис. 9). Это, конечно, Фихте. Для Георгия Петровича Фихте, по-видимому, был одним из первейших мыслителей, и не только в техническом, мыслительном смысле, но и в духовном, этическом плане.
Итак, формулирование Фихте основного вопроса философии как соотношения мышления и бытия и полагание деятельности как принципа в основании своей философии задает для меня эту небольшую квадратуру категориальных определений: мышления и понятия, бытия и общения. Почему? Потому что диалектическая традиция, в которой, фактически, мы выросли и работали, определяется господами Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом, ссылавшимися в своих тезисах о Фейербахе на принципиальный поворот философии, а именно: переход от объяснения того, как мир устроен, к изменению мира. И тем самым отказывавшимися от так называемой идеалистической трактовки основного вопроса философии. Именно этим двум господам принадлежит категориальное определение бытия как процесса жизнедеятельности.
Итак, проблема, которую я обсуждаю как исторически исходную, заложенную в первой половине XIX века, - это проблема полагания принципа развития (см. рис. 10). У Гегеля развитие приписывается понятию как его атрибут, и ничему другому развитие не может быть приписано. И альтернативное понимание развития через Фейербаха и младогегельянцев, которое усвоено Марксом и Энгельсом, - это полагание развития через развитие форм общения в
социальности.
И, наконец, последний вопрос, который остается открытым на протяжении почти полутора веков. Основной вопрос, который болезнен для человечества второй половины ХХ века, и я подозреваю, что будет болезненным и в начале XXI века, - это вопрос о том, что развивается. И методология тоже ищет ответ на этот вопрос (рис. 11). И мое подозрение, что вот это понимание понятия как процесса мыследеятельности позволяет замкнуть эту картинку, которую я начал строить.
А теперь следующий пункт, который для меня принципиально важен. Это обоснование того, почему схема мыследеятельности выступает как синтетическая категориальная схема. Дело в том, что, с моей точки зрения (была у нас внутри семинара полемика, когда я выступал предварительно, но я все равно настаиваю на этой точке зрения), именно схема мыследеятельности позволяет синтезировать три подхода в трактовке категории (рис. 12). Это трактовка концептуализма (она, естественно, восходит к Средним векам) - категория мышления отвечает на вопрос: кто / что определяет содержание мысли? Номинализм - категория языка: кто / что определяет смысл речей? Реализм - категория бытия: кто / что определяет, существуют ли вещи?
После того, что сейчас Александр Моисеивич говорил, мне трудно что-то добавить для того, чтобы был ясен следующий переход, который я делаю, состоящий в том, что слой чистого мышления схватывает категории мышления, слой мыслекоммуникации - категории языка, и пояс мыследействования - категории бытия.
Почему, собственно, было принято именно такое употребление терминов (я так аккуратно теперь говорю)? Ответ на этот вопрос - я думаю, он, безусловно, понятен - кроется в концепции языкового мышления, которую Георгий Петрович сформулировал во второй половине 50-х годов. Итак, перефразируя... это пара фраз марксовой цитаты по поводу Гегеля - именно языковое мышление является «тайной и истоком» категории мыследеятельности. Почему? Потому что языковое мышление позволяет нам. смотрите, что сделать - опять-таки, соединить эти три картиночки как атрибуции, или как проекции, языкового мышления (рис. 13).
С этой точки зрения, эволюция, которая была проделана Георгием Петровичем и кружком, и в первую очередь, формулирование такого синтетического концепта, как речемыслительная деятельность, - это все было отражением того самого движения по построению сложного категориального концепта, который решает сперва традиции концептуализма и номинализма. И, собственно, после того как было осуществлено полагание этой схемы мыследеятельности, все последующие годы мы активно решаем, и до сих пор, по-видимому, не решили - о чем Петр Георгиевич в начале и говорил - вопрос о развертывании и присоединении третьего слоя - собственно слоя мыследействования или категории бытия.
Итак, вернусь к теме развития. Щедровицкий. Давай, может быть, здесь остановимся. А это в выступление перенесем.
Малиновский. Давай хоть до этого дойдем.
Щедровицкий. Нет, нет, все, надо остановиться. Так, давай я сформулирую пять предметов, которые ты обсуждал.
Первое - цикл жизни схемы: перцепт, концепт, рецепт - дальше я уже забыл. Второе - сборка разных схем в схеме мыследеятельности, или к вопросу о синтаксисе схемы мыследеятельности. Третье - схема мыследеятельности как принцип развития - знак вопроса -почему. Четвертое - псевдогенетическая реконструкция проблематики в традиции диалектического мышления и места ММК в этой традиции. И пятое - синонимизация устройства схемы мыследеятельности и трех трактовок категории в диалектической традиции. Правильно? Малиновский. В общем, да.
ВОПРОСЫ
Щедровицкий. Отлично. Коллеги, давайте, какие есть вопросы, а лучше - суждения. Да, прошу вас, Рустем. Вопрос или суждение? Максудов. Суждение. Такое вопрошающее суждение. Щедровицкий. Понятно. Обсуждающее вопрошение, так? Максудов. Да, точно. Непонятно, почему докладчик - поскольку здесь Чтения памяти Георгия Петровича - не рассматривает работу Георгия Петровича «Схема мыследеятельности», знаменитую и основополагающую, как программу исследований и разработок развития СМД-подхода.
Щедровицкий. Не является, скорее всего, предметом интереса докладчика. Не успел.
Максудов. Это я понимаю. И второе. Мне кажется, что заложенный в ней принцип отношения к схеме мыследеятельности как схеме идеальной сущности и исследования схем, построенных на такой трактовке, и есть одна из программных идей, которая, мне кажется, по мнению Георгия Петровича, должна была разворачиваться. Все. Щедровицкий. Флаг вам в руки. Исследуйте. Еще вопросы, суждения. Да, прошу. Флямер. У меня вопрос на понимание. Когда докладчик, рассматривая цикл жизни схемы, говорил о схеме-процепте, в каком смысле при этом обсуждалась общность категорий? Что значит «более общая категория», в отличие от менее общей? Что означает эта общность?
Малиновский. Общность в том рассуждении, которое я делал, означает, что так называемая более общая категория задает принцип связывания подлежащих под той определяемой категорией других схем. Щедровицкий. Каков вопрос - таков ответ.
Малиновский. То есть это не есть просто различение общего и частного.
Щедровицкий. Но обратите внимание, цикл жизни схемы рассматривался, фактически, безотносительно к схеме мыследеятельности. И то, о чем говорил Малиновский про цикл жизни схемы, думаю, применимо, по Малиновскому, к любой схеме. Поэтому первоначально надо было бы задать другой вопрос: в какой мере цикл, описывая цикл жизни схемы, имеет специфику, связанную именно с рассматриваемыми представлениями о мыследеятельности, а в какой степени это некая общая конструкция, применимая к любой схеме, в том числе и не к схеме мыследеятельности? А значит, и не к схеме, претендующей на категориальный статус, обратите внимание. Поскольку этот вопрос не задан, Малиновский на него не ответил, а в докладе он ничего про это не сказал. Поэтому ваш вопрос пока висит в воздухе. Пожалуйста.
Малиновский. Но я обращаю внимание, что ответ на него висит уже наверху, на доске. Он должен был быть в результате получен. Щедровицкий. Михаил Григорьевич, пожалуйста. Флямер. Я этот вопрос не задал, потому что исходил из того, что то, что вводит докладчик, действительно, применимо к любым схемам. Щедровицкий. В том числе и к тем, которые не несут на себе претензии на категориальный статус.
Флямер. Совершенно точно. Поскольку к любым. И переходит докладчик к обсуждению схемы мыследеятельности ровно в этом месте, про который я задал вопрос. Фактически, вкладывая эту схему мыследеятельности в блок, который назывался на схеме Павла Владимировича «Схема Б», более общая схема. Щедровицкий. Но при одном условии: если бы после раздела четыре, когда сформулирована претензия схемы мыследеятельности на то, чтобы стать категорией, Павел Владимирович вернулся бы к циклу жизни схем и сказал, что вот такие схемы, кроме пяти названных ипостасей существования, имеют еще одну, особую. О чем, наверное, было в следующей части доклада, которую мы не заслушали. Правильно, Павел Владимирович? Малиновский. Да, совершенно точно. Но вот я просто вывешиваю вы вод из этого самого кружка, о котором вы говорите. То есть, почему это все-таки категориальная схема. Щедровицкий. Да, прошу вас.
Вопрос. Павел Владимирович, ежели схема мыследеятельно-сти - это принцип развития, то что есть само развитие, по понятию, принципом чего является схема мыследеятельности и каков его механизм? Будьте добры, проясните. Щедровицкий. Это мы обсуждали на прошлых Чтениях. Вы хотите, чтобы мы вернули всю ту проблематику сюда? Реплика. В трех словах...
Щедровицкий. В трех словах нельзя. Знаете, как в свое время пошутил Гегель, рассказать свою философию коротко и, тем более, по-французски нельзя. Поэтому в трех словах не получится. Малиновский. Я просто обращаю внимание на картинку (рис. 14), которую я вывесил. Тезис мой, который я провозглашал и провозглашаю...
Щедровицкий. Павел Владимирович, картинка пусть висит для коллеги, а если мы уйдем сейчас в рассуждения о проблематике развития, то там мы и останемся. Малиновский. Можно я про схему скажу? Щедровицкий. Можно.
Малиновский. Спасибо. С моей точки зрения, схема мыследеятельности задает пятую парадигму развития. Четыре парадигмы, которые Питирим Александрович Сорокин описал еще в 30-е годы, которые реализуются вплоть до версии Дерриды и прочих товарищей...
Реплика. Я понял, спасибо. А...
Щедровицкий. Да, прошу, Анатолий Александрович. Коллеги, и помоторнее, а то мы кофе-брейк пропустим.
Тюков. Я хотел бы обратить внимание нас всех на два момента. Первое. Думаю, что все-таки Павел Владимирович рассматривал схему мыследеятельности в ее категориальном содержании, обсуждая все те способы употребления, функции, которые он перечислил. Что касается последней функции, я даже... Щедровицкий. Сейчас, секундочку, Анатолий Александрович, чтобы я понимал. То есть вы утверждаете, что любая схема является категориальной.
Тюков. Я утверждаю, что, обсуждая способы употребления схем, он говорил о том, что все эти способы относимы к схеме мыследеятельности.
Щедровицкий. Значит, итак, еще раз, чтобы было понятно, что вы утверждаете. Две версии либо третью, которую вы сейчас назовете.
Первая версия, что все схемы претендуют на то, чтобы стать категориями, а поэтому цикл жизни любой схемы... Тюков. Нет, нет, конечно.
Щедровицкий. Второй вариант, что то, что рассказывается про цикл жизни схемы, относится только к одному типу схем, тех, которые претендуют на категориальный статус. Тюков. И не это.
Щедровицкий. А что?
Тюков. Я утверждаю, что Павел Владимирович, выделяя способы употребления схем, имел в виду, прежде всего, схемы мыследеятельности.
Щедровицкий. Он утверждает, что это цикл жизни любой схемы. А что он при этом имеет в виду, это уже просто какой-то психоанализ начинается. Тюков. Считайте, что я его провел.
И последнее. Это такое риторическое замечание. Я думаю, что Павел Владимирович, говоря, прежде всего, о последнем употреблении и относя это к схеме мыследеятельности, рассматривает схему мыследеятельности подобно тому, как рассматривал схемы, или, точнее, категории, Эрик Григорьевич Юдин, а именно: как объяснительную, или предельную, категорию. А это значит, что она всеобще абстрактна, то есть тоща по содержанию и объему, и значит, что она содержит весь объем и все содержание, то есть то, что он говорит, когда говорит «парадигмы». Это очень интересный ход, но эту работу надо проделать. Выведение, реализуя принцип развития и псевдогенеза, необходимо проделать, показав, что эта схема может использоваться в качестве объяснительной категории. Щедровицкий. Спасибо, коллеги, еще. Да, прошу, Леон Леонович.
Оников. Вопрос на понимание, Павел Владимирович. Есть ли развитие, которое не отражается в мышлении? Малиновский. Это вопрос или утверждение?
Щедровицкий. Вопрос. «Есть ли развитие» - судя по структуре, вопрос.
Малиновский. Вопрос принципиально важный, состоящий в том, что если вы можете так организовать свой... Щедровицкий. Есть или нет?
Малиновский. Я еще раз говорю: да, если вы можете организовать опыт (см. рис. 15). Опыт развития, чем и занимался Московский методологический кружок, и, собственно, фиксация этого развития как медицинского факта расходится.
Щедровицкий. А я бы сказал: нет развития, Леон Леонович, которое не отражается в мышлении.
Оников. А вот поэтому появляется категория опыта у Павла. Щедровицкий. Нет, он по-другому ответил.