Открытое письмо М. Хромченко содержательному менеджеру сайта В.Г. Мараче
Уважаемый Вячеслав Геннадьевич!
Коль скоро в нашем сообществе возникает мода на «Открытые письма», то и я решил воспользоваться таким жанром, вооружась одним из предложенных Вами принципов «инквизиционного права в применении к интеллектуальной дискуссии», а именно:
«Призвание участников дискуссии состоит в вопрошании, проясняющем суть мысли и ее основания, а также в самостоятельном размышлении над вопросами, возникающими в разговоре, и углублении собственной основательности»…
Также отвечая на Ваше стремление вести (любую) дискуссию запредельно вежливо, то есть, избегая (любых) личных выпадов, постараюсь быть поелику возможно учтивым, разве что позволю себе не столько шутить (не до шуток), сколько иронизировать (насколько это у меня получится).
Как Вы, очевидно, уже поняли, моё письмо инициировано Вашим – содержательного менеджера сайта – «редакционным комментарием к полемике В.М. Розина, Л.П. Щедровицкого и А.И. Субботина». Но прежде хочу покаяться перед коллегами в некогда содеянном, ибо не кто иной, как я, приложил руку к тому, что называется «выпустить джина из бутылки» (хотя считать таковым «методолога, философа и ученого», как недавно поименовал себя В.М. Розин, смешней смешного).
Начиная издавать «Вопросы методологии» (что было давним желанием Георгия Петровича), я полагал одной из своих главных задач организацию содержательной коммуникации между «прихожанами» ММК всех генераций и столь же содержательной между ними полемики. С этой целью я уже во втором номере журнала опубликовал (получив «добро» ГП!) достаточно «противоречивую» статью «аксакала» кружка. И я же, организуя первые Чтения памяти Г.П. Щедровицкого, пригласил его сделать доклад о творческом пути Георгия Петровича. (Своим «пониманием» этого пути В.М. Розин где-нибудь раньше или позже обязательно поделился бы, устно или письменно – кстати, так оно впоследствии неоднократно и было, но всё равно кляну себя последними словами за то, что именно я стал инициатором первого его выплеска.) Наконец, преследуя всё ту же цель – организацию дискуссии – я, не прислушавшись к возражениям соучредителя журнала Г.А. Давыдовой, опубликовал его т.н. «4-ю методологическую программу».
Как же я был наивен: ни на какую полемику её автор не шел. Он промолчал после отклика Петра Щедровицкого, озаглавившего свой ответ на первый розинский текст жестко и точно: «О действительном и мнимом в методологическом самоопределении»! Он не ответил на критику своей «программы» Анатолию Тюкову и Льву Щедровицкому (отвечать Льву Петровичу он стал лишь после того, как отмалчиваться было уже совсем неприлично), и уже в прошлом году не «заметил» возражений Бориса Сазонова. Не могу не сказать и о том, что публично ревизовать, с каждый разом всё более рьяно, систему взглядов Георгия Петровича (Учителя – как не устает повторять наш «аксакал», да еще пишет это слово с прописной буквы) он стал лишь после того, как ГП уже не мог ему ни в чём возразить.
В связи с этим моё первое «вопрошание»: уважаемый Вячеслав Геннадьевич: Вы не задумывались, почему?
Вы утверждаете, что «ареопаг ветеранов не берет на себя ответственность» оценивать высказывания коллеги. Это не совсем так: разве Петр Щедровицкий, Тюков и Сазонов (Лев Щедровицкий – «отдельная строка») не входят в упомянутый «ареопаг»?
Впрочем, критические тексты двух первых – дела давно минувших дней, и потому в принципе я соглашусь с Вами – да, ученики ГП ревизию методологии в версии ММК, давно начатую «методологом, философом и ученым» вместе с его выпадами в адрес учителя словно бы не замечают. И это меня, как ранее Г.Г. Копылова, встревожило – мы увидели в этом симптом, свидетельствующий о неблагополучии в «здоровье» сообщества. Поэтому я полностью разделяю позицию (со всей её резкостью) Льва Петровича, причем, на мой взгляд, это как раз тот (далее Ваши слова) «редкий случай, когда чьи-то личные отношения приобретают публичное значение». Полагая, что также можно оценить и мои «выпады» в адрес «аксакала», замечу: в отличие от Вас я не вижу тут ни «выяснения личных отношений», ни «коммунального конфликта». Хотя позиция ученика, выражаемая «аксакалом» в его текстах, вызывает у меня действительно личное отношение. (Однажды на упрек в том, что не отвечает по содержанию, ГП ответил: «еще по какому содержанию – жизненному»!..) И в действиях Льва Петровича я вижу проявление не позиции «блюстителя методологического канона», а также – в отличие от остальных членов сообщества – глубоко заинтересованной и, да, личной позиции человека, неравнодушного к наследию ГП.
Я не могу принять двойных стандартов в оценке противостояния упомянутых «дуэлянтов». Почему, квалифицируя тексты Л.П. Щедровицкого как «резкую реакцию (критику)» и «очередную атаку» на В.М. Розина, Вы пропускаете многочисленные эскапады бывшего ученика в адрес учителя? Или Вы их поддерживаете? Почему, не заметив его обвинений Георгия Петровича в «нарушениях профессиональной этики», да еще с утверждением, что «почти хамский разнос докладчиков» свойствен «духу позднего учителя», Вы в то же время рьяно защищаете нынешнюю «манеру» Петра Щедровицкого, квалифицируя её как «методологически жесткое, но корректное ведение семинаров»?! Кстати, не полюбопытствуете ли, что это за период «позднего учителя» имеет в виду его ученик? Мне помнится, он говорил, что вышел из кружка во второй половине 70-х годов…
Возвращаюсь к «молчанию ягнят»… кстати, уважаемый менеджер, почему розинское «Открытое письмо методологическому сообществу в преддверии (!) приближающихся очередных Чтений» выставлено на сайте после (!) них? Он передал их Вам после XI Чтений (меня это не удивило бы) или это Вы решили «повременить»? В любом случае, жаль: на них пришли многие «ветераны ареопага», и если бы письмо уже было опубликовано, его можно было бы обсудить – если не в аудитории, то хотя бы в кулуарах.
Так или иначе, Вячеслав Геннадиевич, а Вы не задавались вопросом, почему ветераны молчат? Почему не замечают усилия коллеги «реанимировать и побуждать к действию “критический орган методологии”»? Или Вы полагаете, что молчание – знак согласия? Я их спрашивал напрямую, но, увы, не могу озвучить их ответы. Не имею даже диктофонной записи, которую мог бы предъявить в качестве «документа», подтверждающего сказанное моими собеседниками, без чего мне можно было бы вчинить обвинение в распространении сплетен и даже клевете. Но заверю Вас: молчат не только ветераны ММК и, между прочим, не только представители методологического сообщества не потому, что им нечего возразить – они не видят в полемике с нашим «аксакалом» никакого смысла. И отнюдь не потому, что он никому не отвечает.
Цитируя меня в «Открытом письме», он утверждает, что я отказался признать в нем «представителя истинной методологии». Смею возразить: либо он не расслышал (мы в тот момент были «возбуждены»), либо у него память не туда «скользнула» (как уже случалось), но определения «истинный» я и в чрезвычайном возбуждении произнести не мог – по одной причине: я вообще не считаю его методологом, что истинным, что не истинным. (Что я тогда ему при всех и заявил.) Да, он владеет отдельными методологическими приемами, которые отрабатывались в кружке за годы его пребывания в нем. Но – по аналогии: выпускник музыкальной школы по классу фортепиано не обязательно становится пианистом, да еще профессиональным.
Я считаю нашего «аксакала» исследователем в области истории философии, науки и техники, но и при этом он для меня (в отличие от Вашей квалификации) не мэтр. Разве что… «децимэтр» (словцо приятеля юности): пишу это спокойно, зная, что Вадиму Марковичу моё мнение безразлично. Кстати, бывает же так: вскоре после того, как это словцо всплыло в памяти – именно в такой, поверьте мне, последовательности, я обнаружил в одном из только что опубликованных текстов Георгия Петровича куда более точное – «монадомэтр» (так ГП в какой-то ситуации поименовал «уважающих друг друга философов»).
Но ведь сложившуюся ситуацию определяет отнюдь не то, как мы оцениваем – публично или в кулуарах – профессиональный уровень коллег. Куда существеннее другое.
Комментируя тексты Л.П. Щедровицкого Вы, Вячеслав Геннадиевич, признаете, что вырывание фразы (фраз) из контекста, которое может исказить смысл сказанного, можно квалифицировать как подтасовку. Соглашаясь в этом с Вами, хочу восстановить не только отдельные фразы, но и контекст, в котором наш «аксакал» оценивает Дело всей жизни своего, как он выражается, Учителя. Для этого воспользуюсь его «Открытым письмом» и его же текстом годичной давности «Созерцание панорамы после юбилейных Чтений»…
Мне любопытно, как Вы отнесетесь к сопоставлению двух фрагментов из текста А.А. Пузырея (публикатора доклада ГП перед психологами в 1981 году): один из них – в тезисе о провале «с треском» всех конкретных программ ГП – цитирует Розин, другой приведу я.
Итак, цитата из «Замечаний к публикации, переходящих в письмо к Учителю» (заглавие А.А. Пузырея; журнал «ВМ», № 1-2,
«Идея методологической организации психологии как сферы МД не входит “ни в какие ворота” психологии. Причем – как это ни парадоксально! – не только в ворота собственно научной психологии, но также и так называемой практической»... (и после отточия – в стык – из другого фрагмента «Замечаний»): «Методология “потонула” и “растворилась” в игровом движении, была поглощена и “подмята” им».
Если не читать «Замечаний…», то по этому отрывку публикатор (о котором Розин отзывается чрезвычайно высоко: «тонкий мыслитель, психолог и методолог», а я его оценку полностью разделяю, разве что никогда не слышал, чтобы Андрей Андреевич называл себя методологом) предстает как абсолютный союзник «цитатчика». Однако повременим.
Для начала замечу, что из первых двух фраз (к третьей я вернусь ниже) исчезло два слова – «и сегодня»: у Пузырея «и сегодня не входит»!.. На Ваш взгляд, уважаемый Вячеслав Геннадиевич, без выпавших «всего» двух слов смысл фразы меняется – или нет? Если меняется, то не «попахивает» ли здесь подтасовкой? И, в любом случае, как Вы думаете, выпали они из-за дефекта памяти, которая у нашего «аксакала» постоянно «скользит», или умышленно (я полагаю, что он привёл эти фразы не по памяти)?
Но подождите отвечать – я еще не восстановил контекст, задаваемый текстом Андрея Андреевича, предваряющим и продолжающим эти «ни в какие ворота».
Он начинает с того, что оценивает доклад ГП как поступок-выступление (находя в этих словах единый корень – М.Х.), добавляя, что «в качестве такового оно должно быть воспринято и сегодня каждым, кто, читая этот текст, захочет его понять – понять в его действительном содержании, понять в его живом обращении – к нам – сегодня. Сегодня, быть может, даже в гораздо большей мере, чем 16 лет назад».
Далее. «Не злоба дня и уж тем паче не конъюнктурные соображения делали это выступление предельно актуальным тогда – в самые удушливые годы “конца застоя”, (и) как раз те самые “качества” и то его особое “мыслительное достоинство”… делает его актуальным и современным и для нас сегодня». Потому что выступление ГП «было предельно конкретным откликом на ситуацию не только в Большом Времени истории, … но также и на ситуацию ближайшую, сложившуюся здесь и сейчас, в этой аудитории, заполненной сегодня этими вот, сидящими тут людьми»…
Более того, оно (всё то же выступление) «каким-то загадочным образом оказывается значимым – сохраняющим и даже “наращивающим” эту свою значимость – и, “поверх времени”, значимым и актуальным и сегодня, совсем в другом времени и месте, в другой ситуации, для других людей».
Наконец, «Действительно, актуальность и значимость его сохраняются не просто потому, что сохраняется неизменной сама ситуация. Не потому что в психологии за протекшие полтора десятилетия мало что изменилось. Не потому что она осталась глуха к сказанным тогда словам, не смогла или не захотела их услышать, или же, даже и услышав, не смогла в свете понятого действовать. Не потому что ее “воз” и ныне там, в том тупике, в том состоянии длящейся десятилетиями безысходной агонии и распада, о котором говорилось тогда, в 81-м году» (курсив мой – М.Х.).
Однако и сейчас, уважаемый Вячеслав Геннадиевич, не торопитесь с выводами – я продолжаю восстанавливать контекст: дальше публикатор пишет о драме психологии – как научной, так и практической.
«Решительно повернувшаяся [после
«Парадокс, однако, и драма этой “поворачивающейся к практике и психотехнике психологии” состоит в том, что как раз сегодня, когда она действительно впервые оказывается перед совершенно новой ситуацией, перед чрезвычайно сложными и неведомыми прежней психологии задачами – именно в тот момент, стало быть, когда, вынужденная искать новые пути и новые формы организации своей работы, она – как никогда прежде – нуждается в методологическом анализе и в развертывании серьезных и современных форм методологической работы,– именно в этот момент она от нее решительно отворачивается»…
И – еще более радикальный тезис о практической психологии:
[Коль скоро] «принятие и реализация непредметной, собственно методологической сферной организации, которая, как явствует из публикуемого текста [ГП], есть единственная адекватная ее “природе” форма организации и, в этом смысле, критическое условие самого ее существования и развития, – то для нее, казалось бы, напротив (в отличие от научной – М.Х.) эта форма организации впервые открывает возможность стать, наконец, тем, чем она по существу своему, собственно, и является и чем она и должна быть».
Должна – но не стала…
А теперь, Вячеслав Геннадиевич, очередное «вопрошание». Отвечает ли, на Ваш взгляд, понимание ситуации Пузыреем утверждению «аксакала»: «конкретные программы» ГП (в данном случае, развития психологии) «провалились с треском» именно потому, что были «неправильны именно с методологической точки зрения»? (Черт возьми, вот было бы здорово, если бы «монадомэтр» во время исправил точку зрения учителя!..) Или причиной тому был (и таковым остается) профессиональный и человеческий климат психологического сообщества со всеми его академическими «авторитетами»? Или, может быть, «правильная программа» – чтобы быть принятой таким (психологическим) сообществом – должна соответствовать «тому тупику, тому состоянию длящейся десятилетиями безысходной агонии и распада, о котором говорилось тогда, в 81-м году»?
К слову, Вячеслав Геннадиевич: Вы что, всерьез полагаете, что мы находимся «в ситуации множественности “авторских” методологий»? А если и равняете методологию ММК – как целостную парадигму – с набором отдельных методологических приемов, применяемых разными исследователями, то не назовете ли хоть еще одну, столь же целостную? А если возьметесь утверждать, что наш «аксакал» – чуть ли не единственный, как Вы пишете, кто «принял на себя экзистенциальный риск развития методологии» – таковую создал, то не назовёте ли её принципиальные отличия? Или Вас подвела неточность: поставив в кавычки одно слово, Вы подразумевали закавычить оба – «авторские методологии»?
Наш «автор» утверждает, что методология – это «принципиально сервилистская дисциплина»? Если Вы согласны (может быть, это его know how?), то считаете ли, что Георгий Петрович «обслуживал заказчиков»? (Хотя действительно стоял на том, что методология должна обслуживать – что? весь универсум человеческого мышления и деятельности!) Или, Вячеслав Геннадиевич, под «сервилистской дисциплиной» Вы также подразумеваете какую-то другую, только вам известную «авторскую методологию»?
Однако я обещал восстановить контекст и третьей фразы (в цитате, на которую ссылается Розин) из «Замечаний…» Пузырея, где Андрей Андреевич в параллель сопоставляет ситуацию в психологии и методологии. Но – как? Чтобы не воспроизводить весь текст, ограничусь краткой компиляцией, а желающих проверить, не занимаюсь ли я «подтасовкой», отсылаю к оригиналу («ВМ», № 1-2,
Действительно, психолог говорит и про драму методологии – «потонула» и «растворилась» в игровом движении. Между прочим, о том же, в других формулировках, говорили многие участники методологического движения, в том числе Георгий Петрович, полагавший необходимым вернуться к семинарской практике. К тому же призывает методологию и Пузырей (в присущей ему стилистике): «вернуть себе свою Историю, как Историю с большой буквы, сопряженной с Большой Историей мысли и самого человека»! Вот только склоняет он нынешних участников методологического движения не «поменять лошадей», а вернуться к идеям и проблемам, которые ставил именно Г.П. Щедровицкий, потому что никто иной, как ГП умел (словами публикатора) «слышать и откликаться как на конкретную ситуацию, так и на ситуацию Большого Времени Истории».
А теперь, Вячеслав Геннадиевич, очередное «вопрошание»: обнаружите ли Вы в тексте Пузырея, которого «аксакал» объявляет своим союзником, такой же анализ ситуации? И ту же ли, что у Розина, интонацию в словах об Учителе услышите? Несмотря на то, предположу я, что и Андрей Андреевич в каких-то вопросах, даже принципиальных, был – а может, и остается – с Учителем не согласным.
Не могу не воспроизвести по своему уникальный (впрочем, не единственный) пассаж из «Открытого письма…» Розина: «Известно, что Г.П. Щедровицкий не стал дожидаться исторического и социального подтверждения своей философии. Он решил создать структуры деятельности и мышления, соответствующие этой философии».
Блеск: «не стал дожидаться»!.. Вот ведь, такая мощь, а не расстарался, не дожил!
Или, Вячеслав Геннадиевич, я не понял всей глубины мысли, заключенной в этом пассаже? Может, это вовсе не вменение любому мыслителю обязанности всенепременно дожить до времени, когда будет утверждена его философия, и лишь затем создавать соответствующие ей структуры? А если подтверждения не случиться – не создавать?! Да и подлинно ли это мыслитель: не только мыслит, но еще и тщится что-то создать?
А еще наш «монадомэтр» с явным удовольствием ссылается на философа Валерия Подорогу, который на юбилейных (10-х) Чтениях памяти Г.П. Щедровицкого «мягко похоронил движение, заявив, что методологическая школа умерла, о чем свидетельствует и мифологизация Учителя, и растерянность в рядах методологов, и даже мистические умонастроения»… Впрочем, коллега «тут же успокоил слушателей Чтений, сказав, что все это нормально, и раз уж методологическая школа умерла, нечего тут понапрасну горевать, а следует жить дальше»…
Для чего понадобилась такая ссылка? Оказывается, исключительно для опровержения коллеги. Потому что «после (!!!) смерти учителя сложилась “методологическая культура”, в рамках которой методологическое разновидение и полемика столь же естественны и необходимы, как дыхание у живого организма». Надо ли мне намекнуть Вам, Вячеслав Геннадиевич, благодаря чьим усилиям сложилась эта «методологическая культура»?..
Не намекая, а лишь вздохнув с облегчением – не пропадут-таки втуне труды Георгия Петровича – продолжу цитату: помимо «растерявшихся», пораженных «мистическими умонастроениями» коллег имеются и здоровые кадры! Именно «с такими прекрасными методологами как
Вынося за скобки оппозицию «друг – враг», не могу скрыть, что в каких-то своих человеческих проявлениях Вадим Маркович мне даже симпатичен. В частности, меня восхищает его поразительная откровенность: ему не нужно пьянеть, чтобы высказать то, что у него на уме! Вновь подтверждая классика, сказавшего, что язык умнее нас…
Но мои «вопрошания» обращены к Вам, уважаемый Вячеслав Геннадиевич. И не желая слишком злоупотреблять Вашим, содержательного менеджера сайта, временем, перейду к последнему – the last bat not the least (списал у Вас) – аспекту: о праве каждого человека называть себя учеником кого бы то ни было, независимо от отношения к учителю после выхода из «школы».
Может быть, Вы и правы в том, что каждый из нас имеет на это право. Более того, ученик, выйдя в самостоятельное «плавание», может оппонировать учителю и даже его опровергать – но не превращать в мишень для нанесения ударов, запрещенных дуэльным кодексом чести. Иными словами, согласитесь ли, Вячеслав Геннадиевич, что, объявляя себя чьим-либо учеником, мы одновременно возлагаем на себя хотя бы этическую ответственность?
Стараюсь обойтись без характеристик человека, с которым Вас связывают дружеские (это я ценю) отношения. Но Вы что – всерьёз полагаете, что упоминание тех или иных достоинств учителя (на мой взгляд, чаще лицемерное) оправдывает все последующие в его адрес выпады? Подозреваю, что такие выпады – не более чем оговорки (трезвого человека) по Фрейду, но в них-то, опять же, на мой взгляд, и проявляется истинное отношение. Именно к таким оговоркам я отношу слова (чуть ли не с восторженной интонацией) о провале «с треском», «считать себя пупом вселенной» или цитирование коллеги: «методологическая школа умерла и нечего по этому поводу горевать».
Да и о достоинствах можно говорить по-разному. Например, в одной из бесед Ваш друг из всего интеллектуального арсенала руководителя ММК выделил «способность к рефлексии», умение «обобщать результаты [эмпирических исследований] и лучше других формулировать и ставить задачи. Этим и определялась его роль»!.. Этим – и ничем другим?!
Как Вы, конечно же, знаете, Вячеслав Геннадиевич, окружение ГП менялось постоянно, и далеко не все «выходцы» из кружка публично выражают свою признательность учителю. Но я не знаю кого-либо еще, кроме Вашего друга, кто позволил себе похожие высказывания.
Не понимаю, как может называть себя учеником ГП человек (в данном случае без обращения к нравственности и этике), утверждающий, что «не дело самой методологии обсуждать свои достижения»? И это после десяти лет в кружке, где он был свидетелем, как Георгий Петрович начинал едва ли не каждый очередной учебный год (и многие доклады) с критического рассмотрения результатов (достижений и ошибок) прошлого периода, что служило основанием для определения дальнейших исследований и разработок.
А как, Вячеслав Геннадиевич, нравится Вам «благодарность» ученика, который, ограничившись упоминанием неких достоинствах учителя (прям-таки по Вашему «рецепту»), тщится убедить нас в том, что мышление учителя в виде некоего мустанга «сумело домчаться до “методологической конюшни”, но и затем основательно заблудиться в пустыне»? Кстати, не полюбопытствуете ли, Вячеслав Геннадиевич, какую функцию в этой конюшне взращенный в ней нынешний монадомэтр исполнял и в пустыне чего заблудился неразумный мустанг?
Или я придираюсь? Может, мне пора понять, что «аксакал» печется не о себе. Не потому ли предлагает – с тем, чтобы «методологическое мышление» (чьё?) не было «обречено вечно блуждать среди песчаных дюн, видя вместо оазисов методологические миражи» (Габриэль Гарсиа Маркес спит…) – «сменить лошадей»! (Очередной пример ничем не сдерживаемой откровенности.) Кстати, Вячеслав Геннадиевич, не предположите ли, на какую лошадь (мустанга, кентавра – у него всё едино) предлагает всем нам ныне ставить Ваш друг?
Оговаривая, что без ГП он не состоялся бы, В.М. Розин, называет себя: «методолог, философ и ученый», по украшающей его скромности умолчав, что он еще и культуролог (а заодно и семиотик). Несколько лет назад он издал учебное пособие по культурологии, ни единым словом не упомянув о разработках ММК в области методологии культуры и культуротехнике, при всём том, что, даже отрицая их, не должен был (как мне кажется) игнорировать хотя бы схему трансляции культуры и воспроизводства деятельности. А единожды он упомянул Г.П. Щедровицкого (с цитатой из статьи; не для того ли, чтобы никто придраться не мог?), но не в разделе «методологические основания» (что хоть было бы логично), а как создателя «теоретико-деятельностного направления… семиотики».
Как Вам такая «благодарность»?
Следование методологии в версии ММК предполагает выход, на мой взгляд, не только в профессиональную (в кавычках или без оных) позицию во время включения в «коллективную (распределенную) интеллектуальную деятельность», но и предъявление четкой позиции «по жизни». Занимая её, нельзя, опять же, на мой взгляд, оставаться равнодушным к Делу, которому ты, заодно с коллегами, служишь. (Напомню: «не бойтесь врагов, не бойтесь друзей, бойтесь равнодушных, ибо»…) Она же (я о позиции), как демонстрировал на протяжении всей своей жизни Георгий Петрович, не терпит и соглашательства…
А Вы как, Вячеслав Геннадиевич, считаете?
Матвей Хромченко (без должности)