Пятые чтения

Полемические впечатления по поводу чтений, посвященных 70-летию и памяти Г.П.Щедровицкого

23 февраля, день рождения основателя ММК, уже в который раз собирает большую аудиторию его последователей. Это, конечно, не вся и даже, вероятно, не основная часть методологического сообщества. В кулуарах я не раз слышал, как участники чтений удивлялись, почему аудитория не уменьшается со временем: ведь, по их мнению, методологическое сообщество – это или фикция, или то, что после смерти Учителя быстро чахнет на корню. И все же второй год подряд красный зал Института философии РАН был переполнен.

В этом году меня приятно поразило действо, отчасти напоминающее древние мистерии встреч с предками и культурными героями. Портреты Учителя, его живой голос... На телевизионном экране гости могли видеть самого Г.П., а также его учеников, транслировавших на всю аудиторию дух Учителя. Стал для меня очевидным и тот факт, что методологическое сообщество не только не фикция и не «виртуальная реальность» – напротив, его можно даже пощупать. Сообщество складывается на наших глазах, можно сказать, рождается в муках. О последнем свидетельствовала венчавшая Чтения активность, которую вернее, чем политической, не назовешь.

Действительно, практически все так называемые «супервизоры» (которые, по замыслу организаторов, должны были отнестись к прозвучавшим докладам) пытались нарушить естественный ход движения (или, может быть, спячки) методологического сообщества, апеллируя для этого к духу Учителя, к букве Учения, к Современности (это делал я сам) или, на что прозрачно намекал О.И.Ге­ни­саретский, к Судьбе России. Н.Г.Алексеев поразил аудиторию, сказав, что главные враги методологии – это сами методологи, которые вместо того, чтобы различать то, что следовало различать, и не различать того, чего не следовало, делали все наоборот. Существуют же, – говорил он, – давно известные нормы методологической работы, и методологи, если, конечно, они хотят остаться методологами, должны им подчиниться. Но где можно прочесть про эти нормы? и почему чуть ли не каждый член сообщества понимает методологию и методологическую работу по-своему?

А.А.Тюков выступил в жанре «плача», сетуя на то, что методологи, увы, совершенно не читают трудов Учителя, а также нетленные тексты семинаров. Да и вообще: нет больше таких семинаров, в которых бы воспроизводилась методологическая ра­бо­та и истинная, то есть мыслеколлективная, де­я­тель­ность. Закончил он свое выступление призывом возродить подобные семинары и все же читать основополагающие тексты. Не поймите меня неправильно: я вовсе не против трудов Учителя и семинаров, более того, сам плотно работаю в двух методологических семинарах. Но я знаю, что расшифровки наших обсуждений двадцатилетней или тридцатилетней давности и даже труды Учителя сегодня совершенно невозможно читать! А кроме того, понимать их впервые начинаешь лишь тогда, когда сам приходишь к сходным идеям. Сетования по поводу семинаров мне и вовсе непонятны: насколько я осведомлен, в стране действует десятка два вполне профессиональных методологических семинаров.

Приятно было слушать Петра Щедровицкого, ко­торый еще с телевизионного экрана провел тонкое различение Георгия Петровича, с одной стороны, как своего отца, с другой – как учителя. Помянув недобрым словом писателей от методологии (су­дя по всему, вашего покорного слугу, М.В. Раца и О.С. Анисимова), Петр Георгиевич подсказал аудитории, что сам он в отличие от писателей занимается практическими делами – спасает от разорения алмазные компании, выводит в свет депутатов... Твердо заявив, что возрождение методологии в преж­нем виде невозможно, Петр далее развернул ув­лекательную программу работ по продолжению ме­то­дологии в новых формах – в форме ОДИ, исследований содержания образования, разработок по культурной политике и прочего. Все это прекрасно, но я полагаю, что Г.П. всегда ставил под сомнение указанные Петром ценности практической работы. Лучшей практической работой для Учителя было правильное мышление и, кстати, его публичное из­ложение. Георгий Петрович и сам был «писателем от методологии» и научил писать многих своих учеников (меня так точно).

Со многими положениями интересных размышлений О.И.Генисаретского я бы согласился. Но пос­ледний тезис меня озадачил: оказывается, не по­чув­ствовал Генисаретский сообщительности с присут­ствующей аудиторией методологов, «тела» и «кор­по­ра­тивности». Почему же, Олег Игоревич, не по­­чув­ствовали, ведь кого, как ни Вас, слушали, затаив ды­ха­ние? Может быть, потому, что не нарисовали Вы картину, на основе которой можно было выявить сообщительность? Мне кажется, что если Вы ее построите, Вас поймут лучше, – но зато возникнут другие проблемы, поскольку сообщительность предполагает сходное мироощущение, а где его взять без духовной работы?

Теперь я бы хотел взглянуть на ситуацию в целом. На мой взгляд она, – по меньшей мере, – двойственна. С одной стороны, представители методологического сообщества или те, кто себя к таковому причисляют (что, правда, не одно и то же), ощущают свое общее генетическое происхождение, одни прямо от Учителя, другие от его учеников, третьи, –  приняв, если можно так сказать, школу. Ощущают методологи и сходство (но только сходство) мышления, форм работы, отношения к культурным традициям. Лично по себе знаю, что квалифицированное, жесткое оппонирование можно получить только в рамках своего сообщества на методологических се­ми­нарах. С другой стороны, уже давно стало понятным, что методологи, определяющие развитие методологического дела, причем не только «ста­рич­ки», но и молодежь, по-разному понимают назначение и смысл методологии, роют, так сказать, каждый свою методологическую «траншею».

Но, собственно, почему методологи должны ша­гать в ногу? Учителя больше нет и послать в «другую ком­нату» он не может, так же, как и объявить кого-то одного методологом, а другому поставить окончательный диагноз, сказав, что последний «больше уже никогда не будет мыслить», поскольку перестал слу­шаться и пошел своим путем. Кроме того, как правило, у большинства методологов есть интересы за пределами методологии: нужно зарабатывать на жизнь, работать в определенной области науки или практики, наконец, просто жить проблемами и со­бы­тиями «большой культуры», например, России. К тому же многие методологи покинули alma mater задолго до смерти Г.П.

Кстати, их возвращение на поле методологии стало возможным только после смерти Учителя. Тог­да же постепенно пришло осознание, что уже не может быть системы норм, которая бы подходила для всех. Стало понятно, что условием методологической работы отныне является соблюдение прав (на свой путь) каждого методолога. Убеждать можно сколько угодно, но выступить в качестве безапелляционного авторитета уже невозможно. Однако и мах­нуть рукой на остальных методологов, которые мыслят не так, как нужно (а фактически не так, как я сам мыслю) тоже, оказывается, невозможно. Поскольку, как я говорил, и корни общие, и мыслим сходно, и где еще тебя адекватно поймут и раскритикуют... Но тут же и «маленькие трагедии»: может быть, и понимают лучше, чем неметодологи, но в целом методологи, часто (о ужас!) даже в своем родном семинаре, или не согласны или не понимают вообще. А, с другой стороны, никто не хочет отказываться от собственного пути и видения проблем и происходящего.

Как ко всему этому относиться? На мой взгляд, спокойно. Все не так уж и плохо, просто мы имеем дело с другой ситуацией – формированием методологического сообщества и методологической школы в рамках философии и гуманитарных наук, школы в широком смысле слова. Несомненно большое значение здесь сыграли Чтения и Конгрессы, а также издание двух методологических журналов и трудов Г.П.Щедровицкого. Понятно, что без работы методологических семинаров подобное формирование во­обще не могло происходить. Но как быть с разнооб­разием подходов, с отсутствием единых норм методологической работы? как преодолеть ситуацию глухого непонимания? Вопрос серьезный и его необходимо обсуждать и решать.

Всего лишь начиная этот разговор, хочу заметить, что кризис коммуникации – характернейшая черта нашего времени. Представители одних научных и философских школ не понимают сторонников других школ, ученые не понимают представителей религии (а когда понимают, то, на мой взгляд, лукавят), религиозные деятели отрицают эзотеризм, практики не понимают ученых и т.п. Далее, отстаивание права каждого подхода и школы на свой путь как-то заслонило собой необходимость следить, что­бы мышление оставалось мышлением, то есть в пределах своей области и компетенции было непротиворечивым, строгим (что не исключает широкое использование схем и образов), опиралось на фиксированные образцы мыслительной работы и на нормы.

Но, естественно, наличие разных подходов и школ делает необходимым выполнение ряда условий. К ним, в частности, относятся: рефлексия и пуб­ликация своего подхода, необходимость соотносить его с другими значимыми подходами,  объяснять è îáîñíîâûâàòü свои èíòåëëåêòóàëüíûå построения, искать консенсус, не в смысле единого подхода, а общих условий мысли. К последним, на мой взгляд, относятся типы рациональности (и дис­кур­сы), личность мыслителя, культурно-эко­ло­ги­чес­кие ограничения, наконец, типы социальности и истории. Для методологического сообщества и школы дополнительно к сказанному развиваемый тем или иным методологом подход необходимо артикулировать относительно методологической традиции и современной ситуации. Для этого в свою очередь такую традицию и ситуацию нужно зафиксировать, что предполагает реконструкцию истории методологии, обсуждение ее назначения, места в современном корпусе философских и гуманитарных дисциплин – и ряд других моментов.