В любой системе самое важное – то, чего в ней нет. Канетти.

Я = Семь Я, включая ГП.

Я родился, в Белоруссии, закончил философский факультет Ленинградского университета (1950-55), пять лет странствовал вне философии (инструктор крайкома комсомола, директор сельской восьмилетки, председатель рабочкома совхоза) и писал автобиографическую «Юность покидая». Убедившись, что романиста из меня не получается, а в философии наступило время реабилитации «буржуазных лженаук» – кибернетики и генетики, а также в том, что в отличие от руководства и писательства от философствования не устаю, я вернулся в преподавание философии.

После аспирантуры (1962-65) в Герценовском пединституте защитил (1967) кандидатскую диссертацию («О начале восхождения от абстрактного к конкретному»), с 1965 г. работаю в Новосибирском пединституте, более двух десятилетий читал лекции в ИПК при НГУ.

«Семь Я». Выбор призвания в 20 лет (философия вместо живописи, математики и литературы) и жены в 30 лет (математичка, которой удавалось возбудить любовь к лилавати-математике не только у математически одаренных, практически у всех) оказались определяющими.

Опубликовал более полусотни статей, монографии «Философия культуры диалога» и «Юнг после школы: соционика межвозрастной педагогики» (в соавт. с В.В Гуленко). Женат, сын (директор Сибирского университетского издательства), дочь (владелица частной платной школы «Таланъ»), пятеро внуков (от четвероклассника до служащего в банке), правнучка и правнук. По приглашению студентов вел межфакультетский, а потом и межинститутский семинар «Полиглот», участвовал в семинарах М.А. Розова, И.С. Ладенко, В.Г. Сагатовского (Томск), в киноклубе «Диалоги» Э.Н. Горюхиной, в «Клубе межнаучных контактов» Дома Ученых, в секции театральных критиков Дома Актера, в конференциях при католическом духовном центре «Иниго», при Институте «Философии образования», в различных проектах «полиглотовцев» С.А. Смирнова, А.А. Третьякова, Г.И. Попова и т.д.

Благодаря общению с пушкинистами (Н.Е. Меднис, Ю.В. Шатин, Ю.Н. Чумаков) сделал для себя вывод, что философ № 1 в России именно Пушкин, поскольку жанровые эксперименты создателя нашего литературного языка оказали через русскую литературу определяющее влияние на российский менталитет. Правда, мы видим мир не через «магический кристалл» «певца империи и свободы», «срединной культуры», а через его осколки. Поэтому после Пушкина одни видят антипод свободы в империи, другие – имперского порядка в свободе. На протяжении последующих двух веков надлома России (Гумилев) наши пассионарии, расколотые между Западом и Востоком, старались уничтожить друг друга, но не смогли, и оставшимся пришлось практически признать неизбежность сосуществования, которое они до сих пор считают предательством. С переходом от надлома к «золотой осени» цивилизованного сбора плодов наступит время восстановления целостности расколотого магического кристалла.

Результатом такого общения оказался третий определяющий выбор: не субъект-объектная деятельность (от которой я окончательно ушел, отказавшись заведовать кафедрой), а субъект-субъектное общение. Общение предназначено выстрадать решение в «царстве свободного времени» (Маркс), а деятельность – его реализовать в «царстве необходимости, рабочего времени» (Маркс). Общение после 1968 г. стало осознанной доминантой моего образа жизни и мыслей. Оказалось, что сопоставление деятельности и общения требует выхода за пределы кругозора автора «Капитала» и создателя коммуны «ФЭД».

Этот выбор я теоретически осознал после кризиса середины жизни (в районе 1968 г.), благодаря таким «заслуженным собеседникам» (как выражался Ухтомский, кстати, один из них), как Выготский и Бахтин (позже – Розеншток-Хюсси и Бубер), а также благодаря очередному (1975 г.) спору Ленинграда с Москвой: инженерный психолог Ломов противопоставил концепцию субъект-объектного общения операторов ЭВМ концепции субъект-объектной деятельности человека с человеком и машиной Леонтьева. Вслед за выбором призвания (философ, а не писатель, живописец, математик, в чьих ролях перебывал) – выбор жены.

В то время мировой резонанс переживавших второе рождение Бахтина и Выготского поставил диалог в центр внимания.

Господствовавшая тогда теория деятельности, как универсалии, вступила в противоречие с этой тенденцией. Из всех дискуссий на тему соотношения монолога и диалога, деятельности и общения у меня наибольший интерес вызвала еще одна дискуссия «Ленинград – Москва». На этот раз перевесила аргументация ленинградца. Ломов в дискуссии с москвичом Леонтьевым отстаивал тезис: общение не вид, а дополнение деятельности (тем самым, утверждая, что общение носит субъект-субъектный характер в отличие от субъект-объектной деятельности, то есть, является почвой укоренения категорического императива Канта).

Теперь становилось все яснее, что как понимание Бранского, так и понимание Ильенкова, как концепция Ломова, так и концепция Леонтьева требуют восполнения.

Когда я вернулся в философию, моей целью было разобраться, почему «никто из марксистов “Капитала” не понял» (Ленин). Сначала я увлекся проверкой идеи ленинградца (Бранского), который в своем нашумевшем в ЛГУ дипломе доказывал, что исследование Маркса шло от конкретного к абстрактному, а восхождение в обратном направлении: это – специфика изложения. Москвич Ильенков, напротив, доказывал, что восхождение изложения от абстрактного к конкретному было лишь логически исправленным ходом исторического исследования.

Проверял я обе концепции, продолжая поиск ответа на вопрос, с которым пришел на философский факультет: почему никто не понял Макаренко, его идеи самоокупаемого образования на основе преодоления отрыва теории от практики? Я и написал в качестве черновика диссертации «Восхождение от абстрактного к конкретному в опыте ”ФЭД” Макаренко». Черновик в Ленинграде забраковали. Позже в Новосибирске я защитил в качестве диссертации один из параграфов Введения. Результат проверки оказался в пользу московской концепции.

Тогда еще я был «ежиком в тумане», из которого доносились имена отрицавших диалектическую логику восхождения – от имени собственной версии формальной логики Зиновьева, от имени содержательно-генетической логики Щедровицкого, от имени «шелеста листьев священного дуба» (оценка Миши Розова) Мамардашвили, от имени будущего автора «Алгебры совести» Лефевра. Я кипел возмущением.

«Я = ГП Анимус». Я не встречал ничего более противоположного этой моей «питерской» доминанте, чем московская доминанта «деятельности с нуля» Г.П. Щедровицкого. Поэтому никто из современников не побудил меня изменить себя больше.

А было дело так.

После кризиса середины жизни я сам перешел от усвоения метода восхождения Гегеля-Маркса к пониманию того, что он – не целое, а треть философии. Убедило меня общение с М.К. Петровым. Он утверждал: монологисты Гегель и Маркс, разрабатывая восхождение, утеряли многообразие личностей, а вместе с этим автономию красоты и добра относительно истины, а, следовательно, и ключ к роли диалога. Требуются три варианта восхождения: не только к истине (даже с субдоминантами красоты и добра), но также к добру и красоте (с субдоминантой – истиной). Три восхождения несводимы ни к одному из них, ни к какому-либо четвертому, что не исключает диалога между ними.

Знакомство с диссертацией Зиновьева, слухи о содержательно-генетической логике некоего Щедровицкого (как потом выяснилось, фихтеанца), упомянутый «шелест листьев», недоумение сторонника дословной традиции русской философии, почему все эти поклонники немецкой классической философии остались равнодушны к философии серебряного века, к шеллингианству – таков контекст общения с Георгием Петровичем.

Негативная окраска интереса к ГПЩ и ММК сменилась позитивной после того, как началось регулярное личное общение. Прежде всего, в работе группы АСУД В.А. Жегалина (по хоздоговору с В.В. Давыдовым и Г.П. Щедровицким), в ОДИ ГП и Ю.В. Громыко (я и сам проводил ОДИ, например, в таежном леспромхозе у Г.И. Попова), в клубе межнаучных контактов Дома ученых.

Пожалуй, наиболее приятной неожиданностью было то, каков Щедровицкий в кабинетах Лиц Принимающих Решения в Новосибирске. Во-первых, он мгновенно просекал, кто есть кто, каков его вес. Во-вторых, умением замотивировать собеседника, взяв быка за рога. Многое я понял из его участия в обсуждении «Дома на набережной» на уроке у Эльвиры Горюхиной (об этом в наст. сб. Третьяков А.А.).

Что я понял, что пытаюсь понять, в чем еще не разобрался.

Начну с конца. С недавнего разговора с Андреем Третьяковым. Роль семейной пневмо-психо-соматической терапии. Оздоравливающее воздействие курсов, которые ГПЩ успел прочесть в НГУ и в НГПУ, организованных им методологических кружков (мне более всего знаком кружок архитекторов) и ОДИ, проводимых ГПЩ и Громыко.

В этих играх идет жесткий, и даже жестокий отбор на выживание (впрочем, он был характерен и для Физтеха). Высока опасность отсева среди выживших игроманов.

Люмпенизация игротехнического движения. С одной стороны, отрыв от ММК, с другой – соблазн больших денег за счет манипулятивной политологии. Это уже напоминает старших софистов, которые обучали показывать белое черным и черное белым в зависимости от заказчика и полученных денег.

Личный опыт общения помог понять, что кроме гегелевского и марксова монологического синтеза (после которого отпадает надобность в тезисе и антитезисе), существует диалогический синтез, при котором субъекты, отстаивающие тезис, антитезис и синтез при всей нераздельности, остаются неслиянными. Появилась сильная потребность в исчерпывающей типологии собеседников. (В философии науки такая потребность не удовлетворена после различения Степиным неклассической (НК) и постнеклассической науки (ПНК); НК легализует квантово-волновой дуализм, ПНК – дуализм субъектов деятельности и общения, нераздельных и неслиянных).

Уже после распада СССР эту еще более обострившуюся потребность удовлетворили «Психологические типы» Юнга и моделирование его идей социониками. Я понемногу освоил «быстрочтение собеседников». Постмодернистский плюрализм обычно вызывает демобилизующий дистресс. Пока мы остаемся интеллигентами в старом смысле слова (идейными, но беспочвенными), увеличение количества идей лишь увеличивает разруху в головах. Ссылаясь на Эсхила (знание приобретается через страдание) Тойнби увидел: «каждая из философий и высших религий пришла в мир в то время и в том месте, когда и где бесконечные муки и страдания народа еще более усиливались горестным испытанием переживания упадка и гибели земной цивилизации». Мы пришли в мир как раз в такое время и в таком месте. Вишневые сады вырубают, Вишнёвые кому-то надо сажать.

Чем калечат (кто скальпелем, кто идеями), тем и лечат. Если философа не удовлетворяет увеличение коллекции беспочвенных идей, нужно идеи укоренять, индигенизировать, быть селектором, сеятелем, выращивателем.

От философии, ориентированной на эту осмысленную цель, я не устал и к 75 годам (04.07.05); значит, выбор Бытия полвека назад лет был верным.

Словом, было у кого учиться уму-разуму в семье, среди студентов (академик, доктора, кандидаты, предприниматели) и коллег.

Чему и у кого я, 20-ю годами в Белоруссии и 10-ю годами в Ленинграде обреченный быть западником, научился в споре «питерских онтологистов с московскими гносеологистами»? Я не встречал ничего более противоположного этой моей «питерской» доминанте, чем московская доминанта «деятельности с нуля» Георгия Петровича. Поэтому никто из современников не повлиял на меня больше.

А было дело так.

Я часто задумываюсь над тем, как мои Семь Я включили в себя Я по имени ГПЩ.

Формула «делать жизнь с кого» не проходит: напротив, я окончательно понял, что стать и остаться собою (субъектом общения) могу только способом, противоположным и дополнительным тому, каким стал и остался с собою «на 100% искусственный» ГП, пророк деятельности. «Не делайте под Маяковского, делайте под себя».

ГП разрушал в глазах слушателей их привычный образ жизни «бандерлогов». В этом смысле ГП для меня напоминает Сократа. Но в отличие от Сократа, он раскрывал альтернативу. Оказывается, можно «здесь и сейчас» заново строить объектную среду деятельности, превращаться объекты в субъектов деятельности. Но если можно из некоторых объектов сделать деятелей, то можно из себя, из них, а также из тех, которые выпали из когорты ММК и ОДИ, сделать субъектов общения.

По Юнгу Анимус – центр бессознательного женщины, а Анима – мужчины.

Насчет Анимы я давно понял, что это моя Роза, к шипам которой я имею более близкое отношение, чем кто-либо. Мне недоступны роли возлюбленной, жены, матери, наставницы, бабушки, прабабушки, завсегдатая совещаний старушек на скамейке перед нашим подъездом. С нее я делать жизнь не могу уже потому, что не могу соматически забеременеть и родить. Но без нее я не могу забеременеть и родить по-своему, не соматически, а пневмопсихически.

Но, похоже, я понял, что мое вместительное бессознательное вместило также и Анимуса – Г.П. Щедровицкого. Мне, общенцу, делать жизнь с деятеля нет смысла, но без него, опять же, жизнь общенца без деятеля не имеет смысла.

Такое вот Я = Семь Я, как говаривал В.С. Библер. Спасибо всем, хотя бывает между нами такое, что хоть святых выноси.