В 1965 году второкурсником инженерного вуза я после долгого перерыва встретил школьного приятеля – Александра Татура, студента МИФИ. Разговорились о «высоком» – грядущем счастье человечества и мировых проблемах, которые будут непременно решены с нашим непосредственным участием. Приятель обмолвился, что у них в институте работает семинар по истории, логике и методологии науки, и некто Щедровицкий, логик и философ, читает им лекции – на его взгляд, очень интересные. И если я захочу их послушать, то он попросит старосту семинара Генисаретского заказать мне пропуск на следующее заседание.

Так я впервые увидел и услышал ГП (почти по М.К. Мамардашвили – «начало всегда исторично, т.е. случайно»), который рассказывал об итогах работы группы исследователей, разрабатывающей «новую» – содержательно-генетической логику, позволяющую ставить и решать проблемы развития современного научного знания. И хотя я и со «старой» логикой был плохо знаком, меня захватили содержание лекций, манера общения с аудиторией и сама личность лектора. Это был разговор на равных и с мыслителями разных эпох, и с вчерашними школьниками, а на лекциях переживалось не присутствие на заседании в здании на Каширском шоссе, а соучастие в движении мировой философско-научной мысли.

После нескольких заседаний я познакомился с ним лично (хотя на них собиралось человек 20-30, ГП знакомился с каждым новым лицом сам и выяснял, чем «дышит» каждый), а заодно и с его молодыми учениками – Олегом Генисаретским и Вадимом Розиным. Расспрашивая их, мы с приятелем узнали о регулярных, раз в неделю, заседаниях семинара в Большой аудитории Психологического института на Моховой. Пришли. Развернувшийся там диспут, смысл которого нами лишь угадывался, атмосфера интеллектуального напряжения, энергетика и заинтересованность участников, уровень обсуждавшихся вопросов произвели впечатление не меньше, чем лекции ГП в МИФИ. А больше всего подкупала и затягивала подлинность события, которая остро ощущалась нами, так как мы, несмотря на молодые наши годы, уже привыкли, что почти все вокруг – бутафория и имитация.

Постепенно позиции участников и «правила» обсуждения, включая жесткость дискуссий, становились все более ясными и притягательными. Через полгода нас перестала удовлетворять роль пассивных зрителей, и мы с Татуром напросились к Георгию Петровичу на разговор «за жизнь».

Это был долгий разговор «по гамбургскому счету». ГП объяснял, что королевских путей в интеллектуальной деятельности не бывает, и что как быстро мы научимся следить за дискуссией, понимать оппонентов, задавать вопросы и формулировать аргументы, зависит от нашего самоопределения (с обязательными попытками в обсуждении «тянуть одеяло на себя»). Но, конечно, надо еще и самим работать – взять каждому тему для самостоятельного исследования, и не только осваивать классику научно-философской мысли, но и читать работы кружковцев. Благо у них собрана огромная библиотека-архив с распечатками докладов-обсуждений за многие годы, и новые активные участники семинара должны их проработать, после чего он вручил нам по листку папиросной бумаги с отпечатанным под копирку списком обязательной литературы и описанием томов библиотеки-архива.

Вскоре с аналогичной просьбой к ГП обратились такие же энтузиасты из МИФИ, и он попросил Генисаретского «поруководить» нами. Мол, все мы – одного возраста, с одним уровнем и характером подготовки, а потому нам легче будет найти общий язык между собой и Олегом – недавним выпускником нашего института и уже опытным членом методологического кружка. Наш «малый» семинар (Александр Мумриков, Сергей Петрулевич, Виктор Попадько, Александр Татур и я) просуществовал несколько лет (пока его не прикрыло институтское начальство). Периодически нас «вдохновляли» другие члены ММК – Виталий Дубровский, Галина Беляева, Вадим Розин. Собирались мы раз в неделю у Олега на разных квартирах, в которых он жил в те годы, обсуждая широкий круг вопросов – от разбора работ членов кружка до философской классики.

Это был период очередной смены состава кружка (его «ветераны» Володя Лефевр и Эрик Юдин появлялись на заседаниях лишь эпизодически), и вскоре нас стали приглашать и на «домашний», для узкого круга, семинар, проходивший в квартире родителей ГП на «Соколе» (в его комнату влезало человек 20 – для «зрителей» мест не было). А еще время от времени организовывались заседания для обсуждения узкоспециальных вопросов, так что вся жизнь превращалась в один нескончаемый семинар с докладами и дискуссиями, совместными выездами на конференции с методологическими «маршировками» на них – согласованными выступлениями «от имени и по поручению» методологического сообщества. По сравнению с окружающей серой и бесконечно формализованной советской жизнью это был «пир души», переживание полной интеллектуальной свободы.

Для самостоятельной совместной работы (по образцу исследований Розина и Москаевой строения геометрического знания) мы выбрали – тему и эмпирический материал – историю создания теории электричества (электромагнитных явлений). Мне достался Фарадей, кто-то взялся за Гильберта, Ампера и т.д. Это была хорошая школа, но ничего завершенного из этой коллективной работы не вышло. К тому времени в ММК интерес от естественной науки и математического знания начал смещаться к социологии и аксиологии, а приоритетным стало исследование строения и функционирования не научно-познавательной, а проектировочной деятельности.

К концу обучения в институте пришло время решать, чем заниматься дальше, ведь институт и методологические изыски были отдельными и независимыми реальностями. Меня распределили в Институт автоматики и телемеханики, и надо было выбрать – «идти в профессионалы» или «посвятить» себя методологии. А я уже был настолько ею «пропитан», что на всё смотрел через призму идей и представлений, которые за годы жизни в ММК вошли в плоть и кровь, и потому, презрев здравый смысл, решился выбрать, как выразился Генисаретский, «авантюрный» образ жизни.

Руководивший тогда лабораторией во ВНИИТЭ Георгий Петрович предложил мне идти к нему. Я тут же отказался от «официального» распределения, и он стал «выбивать» под меня ставку. Но когда осталось получить лишь подпись директора на приказе, начались репрессии против «подписантов» в защиту диссидентов Гинзбурга и Галанскова, после чего для ГП стало проблемой не меня устраивать, а самому искать новое место работы. Поэтому я начал свою трудовую биографию сотрудником лаборатории «информационных процессов головного мозга» на биолого-почвенном факультете МГУ.

А через полгода ГП предложил мне перейти на работу в лабораторию инженерной психологии (ИП) на психфаке МГУ, которой стал заведовать его брат Лев Щедровицкий. Мол, в ней создается методологическая группа под руководством Дубровского, с ним уже работает Михаил Папуш, и поскольку направление новое, то открываются возможности для влияния методологических идей на его развитие. И от нас будет зависеть, станет ли ИП новой областью методологической практики и отработки форм взаимоотношений с предметно-ориентированными специалистами.

Так я на долгие годы оказался связанным с факультетом, инженерной психологией и вообще психологией. В лаборатории был организован методологический (по образцу «большого») «мини-семинар», через который ее сотрудники и студенты приобщались к общеметодологическим идеям и представлениям. А через некоторое время часть из них в результате «естественного отбора» становились участниками и «большого» семинара и, самоопределяясь, входили в методологическое движение.

У нас были наполеоновские планы и масса энтузиазма. Мы взялись за разработку «прикладной методологии» для ИП (ГП к этой идее отнесся без особого энтузиазма, но когда дело дошло до игр, сам озаботился созданием «методологии профессионала»), активно отстаивали методологический проект развития ИП на всякого рода симпозиумах и конференциях. Мы налаживали регулярный выпуск сборников переводов, собственных работ и т.п. Но наша активность и самодеятельность пришлись не по вкусу декану факультета и его ближайшему окружению. А.Н. Леонтьева не устраивала идейная ориентация на методологию, нам надо было заниматься «не тем и не так», ибо наша активность не способствовала развитию академической психологии и реализации начальственных идей. Поэтому лаборатория как самостоятельный организм просуществовала года три и была прикрыта, после чего на инженерно-психологическом «фронте» остались только мы с Л.П. Щедровицким.

Ближе к концу 70-х часть представителей поколения, с которым я привык себя ассоциировать – Олег Генисаретский, Наталья Кузнецова. Александр Раппапорт, Вадим Розин (и др.), постепенно перестали регулярно участвовать в семинарах. Другие – Давид Зильберман, Владимир Лефевр, Виталий Дубровский, Эмануил Смыкун (и др.) – эмигрировали. Да и такая форма существования методологии как коллективной практики стала себя изживать как для тех, кто ее практиковал (за исключением самого ГП, но он был совершенно уникальной личностью), так и для самого движения. А для новой генерации методологов характерной стала иная форма практикования методологии – ОДИ. За исключением таких старожилов кружка как Никита Алексеев и Борис Сазонов, основное семинарское поколение (по многим, в том числе личным причинам) в играх не участвовало, хотя ГП и пытался его приобщить. Меня он регулярно «соблазнял» поездкой на ту или иную игру, из уважения к нему и чувства обязанности я действительно несколько раз собирался…

За 40 лет с тех пор, как я на правах прозелита приобщался к движению, многое изменилось и вокруг и во мне самом. Нам стали доступны любые проявления классической и современной мысли, несколько раз сменились наши интеллектуальные и жизненные ориентиры, интересы и отношения. Но я по-прежнему считаю самым значительным событием моей жизни – и в интеллектуальном, и в экзистенциальном плане – встречу с ГП и участие в методологическом движении. Выработанное в его лоне мировоззрение и культивируемый тип интеллектуализма (при всех неизбежных ограничениях) вполне конкурентоспособны, а исторически, на мой взгляд, и более перспективны, нежели достижения других направлений современной мыследеятельности (МД), поскольку изначально ориентированы на рефлексию собственных априорных ограничений их преодоление и саморазвитие.

Все годы вне круга основной активности кружка я стремился культивировать методологический стиль МД в областях, которыми занимался – в профессионально-практической, общей и истории психологии; логике и методологии науки и техники, культурологии и этнологии, конфликтологии. В 1994-99 гг. – член редколлегии журнала «Вопросы методологии». С этого же времени и по сию пору – соредактор и соиздатель трудов ГП. С 1995 г. – доктор философских наук; ведущий научный сотрудник НИИ культурного и природного наследия РАН им. Д.С. Лихачева.

Автор более 130 научных трудов. В том числе монографий:

• Научная концепция: структура, генезис (историко-методологические очерки развития современного научного знания). М., 1999;
• Инженерная психология и эргономика (1958-1991). М., 1996 (совм);
• Инженерная психология (дисциплинарная организация и концептуальный строй). М, 1994 (совм.);
• Общие вопросы методологии инженерно-психологического проектирования. М., 1980 (совм.).