По диплому я историк. В институте нас учили, что история не терпит сослагательного наклонения. Но если бы не встреча с методологией, я сейчас, скорее всего, была бы секретарем какой-нибудь легальной или даже подпольной партячейки и готовила вторую социалистическую революцию…

Взращенная в духе непоколебимой веры в… (и борьбы за) марксистско-ленинские идеалы, с 14 лет мечтавшая влиться в ряды КПСС, добровольно и тщательно читавшая труды Маркса – Энгельса – Ленина, я поступила на истфак МГПИ им. Ленина, чтобы в соответствующем духе воспитывать подрастающее поколение! «Вы – работники идеологического фронта!» – сказали нам на 1-м курсе. Но я и так была девушкой с «активной жизненной позицией» (секретарь комитета комсомола и пр. «должности», ставшие ныне анахронизмами), так что со школьных времен осуществляла бессодержательную коммуникацию с одноклассниками, однокурсниками и коллегами, пытаясь вместе с ними приблизить светлое коммунистическое будущее.

С 4-го курса я «впаривала» в детские мозги образцы классовой борьбы, разъясняя, насколько Спартаку, Стеньке Разину, Жанне д′Арк и даже Александру Ульянову не хватило ума для претворения в жизнь исторического материализма и построения партии большевиков. В результате типичного школьного коммунального конфликта оказалась в пограничной ситуации и, продолжая работать в школе, пребывала на грани нервного срыва или даже психоза.

В этот самый момент исполнилась моя давняя мечта – побывать во Всероссийском пионерском лагере «Орленок». По факту это был «рассадник» вольнодумства, искренности и честности в пионерии и школьном комсомоле. Пройдя конкурс – 79 человек на 2 места пионервожатых (спасибо истфаку и «активной жизненной позиции») – я оказалась в экспериментальной группе Школы пионервожатых. Это был 89-й год.

Наша группа – это плод рефлексии, которая все-таки случилась у некоторых деятелей «Орленка», прошедших через ОДИ 87-го года в Артеке, а затем, уже в «Орленке» атакованных методологическим десантом в лице Л. Карнозовой и Г. Александровой. И потому в группе мы вместо разучивания пионерских песен читали… Платона, Гадамера и Кассирера (почему-то именно их работы попали в орлятскую библиотеку), а вместо игр типа «ой-ля малина, ой-ля ку-ку» мы прошли через игры, которыми руководили наши коллеги, сами едва научившиеся произносить слова «рефлексия» и «мыследеятельность»…

Тогда же я впервые увидела Г.П. Щедровицкого. Нас, будущих пионервожатых, направили в Московский Молодежный центр, и вместо лекций по организации коллективного творчества возили то в «Ленинку», то на семинары в Курсовой переулок (СНИО). Честно говоря, на семинарах мы спали (иного времени для сна не было), но первое воспоминание у меня осталось не содержательное, а «энергетическое». Каким-то, уже не комсомольским, чутьем я поняла, что вижу необыкновенного человека, что столкнулась с чем-то величественным, хотя и абсолютно непонятным. Верная идеалам борьбы за все тот же «правильный комсомол», я со всей принципиальностью активно противодействовала «запуску процесса проблематизации». После чего в Калининград на игру И-60 по образованию меня… не взяли.

И все же зерна, брошенные Георгием Петровичем, уже прорастали. На одном из ночных семинаров в ММЦ я не смогла внятно объяснить, что такое идеология и коммунистическое воспитание! На следующий день (точнее, ночь) под общий хохот я появилась с философским словарем под мышкой, но и это меня не спасло от триумфального шествия рефлексии. В группе я отвечала за рефлексивный анализ коммунарского движения (убежденная, что только с его помощью можно построить коммунизма). Добросовестно поработав с «источниками», я пришла к таким выводам относительно истории и роли коммунистических идей и всех событий, с ними связанных, как в России, так и в Европе, что за них (выводы) в иные времена мне точно дали бы 10 лет без права переписки.

Итак, вместо задач коммунистического воспитания (?) мы в «Орленке» впервые поставили целью работы с пионерами «формировать средства мыследеятельности через осмысление социокультурных «проблем», и спорили, стоит ли на всю смену (30 дней) организовывать ОДИ, или хватит нескольких дней… Потом была Игра в Урае под руководством Карнозовой и Александровой, где я каждый день стояла у доски с докладом, «проблематизируемая» по полной программе. Затем была Игра с психологами (под Ленинградом), где я, к своему ужасу, увидела себя в списке игротехников (тогда они были для меня все равно, что гуру). В «Орленке» мы, как могли, отстаивали право на иной подход к воспитанию, однако там проиграли – как только мы разъехались по домам, все вернулось на круги своя, правда, уже без почивших в бозе детских общественных организаций.

Вернувшись (1991 г.) в Москву, я участвовала в семинаре Л. Карнозовой (М. Рац, М. Ойзерман, Б. Слепцов, А. Ковальский и др.). Под четким руководством М. Раца увидела свет моя публикация «У интеллигенции есть будущее», написанная на основе моего доклада на семинаре про феномен интеллигенции в России. (До нее рукопись про формирование самоопределения у детей в «Орленке», сказав, что пионервожатые так не могут и не должны писать, отклонили.)

После «методологического» «Орленка» я была депрофессионализирована и поняла, что уже не смогу работать прежней училкой истории. В школах, куда меня брали почему-то психологом, никто не понимал, что я делаю, но относились снисходительно, как к молодому специалисту, и пытались учить, как надо работать. Впрочем, игротехнический опыт не прошел даром: учителей и завучей, желающих отвечать на мои вопросы, находилось все меньше, и меня, чтобы не приставала, стали отправлять на курсы повышения квалификации. Тут я окончательно поняла, что хочу учиться в аспирантуре, причем именно по философской специальности. Карнозова рекомендовала меня В.М. Розину, и я поступила к нему в аспирантуру Института философии.

К этому времени у меня уже был и семинарский, и игротехнический опыт (под руководством Л. Карнозовой, Ю. Громыко); по просьбе друзей-«орлят» я даже рискнула провести свои игры с Курским дворцом пионеров. Свои мероприятия называть ОДИ не буду, хотя за игру по проектированию деятельности в социально-педагогическом комплексе (Усть-Илимск) меня похвалила Александрова, оценив мой профессионализм! Принимала участие и в проектах судебной и административной реформ Администрации Президента РФ.

Поставленные на играх и семинарах понимание, рефлексия и умение организовать коммуникацию позволили мне сдать вступительные и кандидатские экзамены лучше, чем выпускникам философского факультета МГУ. Темой моей диссертации была «Традиция рационального мышления в образовании», мне нравилось понимать и переживать удивительный процесс рождения мысли, благодаря методологии я научилась отличать мысль от фразы! Вадим Маркович предоставлял полную свободу творчества, помогая оформлять мои мысли и подсовывая разные книжки… Даже если бы я решила учиться в аспирантуре до «методологического» периода (я же считала, что должна работать, а не тратить деньги государства на всякую аспирантуру), то кроме компиляции ничего не сделала бы – не учили меня в институте работать с понятиями и удерживать дискурс, тем более рефлектировать основания концепций!

После защиты диссертации я планировала создать свою школу. (Первая попытка не удалась: собрав друзей-единомышленников, я написала концепцию школы и пришла в министерство образования; бабушка-чиновница, посмотрев на 25-летнюю девчонку, полистала текст и предложила какую-то работу у нее, что меня совершенно не устраивало.)

А три года назад я случайно попала в Центральную музыкальную школу при Московской консерватории, где по сей день преподаю юным музыкантам основы философии, естественнонаучное познание мира и выполняю научно-методические функции.