Методология, несомненно, включает генетический аспект. Как основополагающий принцип и результат целенаправленных усилий методологов ММК, Г.П.Щедровицкого, как социальное явление. И каждый человек характеризуется прежде своей родословной, своими учителями и уже потом своими принципами, результатами, коллегами, учениками и последователями.

Пользуясь случаем, чтобы объясниться, включаю фрагмент о своей предыстории. Мой род по отцовской линии – хуторяне Смоленской губернии были раскулачены в 30-е годы. От хутора остались роскошный сад и огромные валуны на месте дома, меня еще ребенком возили показывать эти места. Дед, видимо, предвидел такой исход и сумел буквально накануне переправить своего младшего сына, моего отца, к дальним бедным родственникам. Отец, Василий Афанасьевич, не афишируя свое происхождение, сумел окончить Московский институт инженеров транспорта (факультет Мосты и туннели) и всю жизнь работал на крупных стройках, реально руководил этими стройками, но не был членом партии и никогда не был директором. Колесил по всей стране сначала один, потом со всей семьей. Суровый, жесткий, немногословный, даже скрытный, бесспорный глава семьи, всегда ориентирован на дело. Мама, Надежда Павловна, на 10 лет младше отца, из семьи ремесленников, москвичка. Дед по маминой линии попал под газовую атаку в 1-ой мировой, тяжело и долго болел, многодетная семья разорилась. Мама добрая, веселая, открытая, общительная. Убежденная комсомолка, спортсменка-парашютистка, она воспитывала меня в искренней, прямо-таки романтической вере в правоту нашего строя, что изредка проблематизировалось едкими и глубокими замечаниями отца.

В московской школе, где я учился с 5-го класса, несмотря на доминирующий интерес к математике и физике, больше повлияли на меня учителя истории (я участвовал у него в кружке, бывал дома, ходил с ним в походы) и труда, а по совместительству пения (сидел в лагерях у немцев и у нас, организовал школьный драматический театр, где я играл главные роли, защищал наш исторический кружок от идеологического прессинга).

Под влиянием моды на электронику, сразу после школы я поступил на факультет радио в МЭИ. Первые два года, как было предписано, одновременно работал по будущей специальности, с 3-го постоянно работал на кафедрах, и в результате к концу 4-го – полное разочарование в выбранной специальности. Встретил преподавателя по философии Зотова, пошел к нему в кружок, где читали и обсуждали Гегеля, Ницше. Он-то и помог мне выйти из кризиса, рассказав о разработке социальных и психологических проблем инженерными методами, проводимыми в теоретическом отделе НИИ Автоматической Аппаратуры, которым руководил блестящий ученый и интеллигент Д.Ю. Панов. Параллельно со мной этим же заинтересовался мой однокашник В.Е. Лепский, который и познакомил меня с В.Н. Садовским, В.П. Зинченко и В.А. Лефевром.

В 1967 г. я начал работать в отделе с Лефевром (вначале в группе Г.Е. Журавлева, но быстро перешел под руководство ВА). Тематика моей работы – психологические эксперименты и математические модели рефлексивных процессов. Именно математика казалась тогда эффективным средством решения всех проблем, и мы трое поступили на мехмат МГУ.

Тогда же впервые услышал о Г.П. Щедровицком и ММК, а через год впервые участвовал в его семинаре. Содержания не помню – в отличие от интерьера и антуража. Проходил семинар в актовом зале какой-то организации: тяжелые шторы, огромный бюст Ленина, длинные ряды откидных кресел в полутемном зале. И, как полный диссонанс – энергичное детальное конкретное содержательное обсуждение темы, внимательное и беспощадное отношение к каждой более-менее осмысленной реплике из зала.

Это был период разрыва между ВА и ГП. Личностное отношение первого ко второму было однозначно отрицательным, что не мешало его пиетету к методам и результатам разработок Георгия Петровича по методологии. Примерно так: «Щедровицкий – блестящий полемист, все результаты Юры (ГП) получены на основе уничижающей критики чужих разработок». Или, имитируя голос ГП, «Вы хотите, чтобы я рассказывал Вам ме-то-до-ло-ги-ю на при-ме-рах»?! Или, ещё, воспоминание ВА о школьных годах: «Юра на первом же уроке, посмотрев на нас, сказал, что будет учить нас логике, но мы ему кра-й-не про-тив-ны».

Своих учеников и коллег (В. Лепского, А. Трудолюбова, Е.Жаркова и др.) Владимир Александрович настраивал на высокий, подлинно научный уровень дискуссии на семинарах ГП, говоря, что «настоящая наука делается не в Академии наук, а в подвальных помещениях (намек на то, что наша лаборатория располагалась в помещении бывшего туалета) и на таких вот семинарах, как у ГП».

В память врезалось много личных контактов с ВА, ГП и другими методологами, которые случались и в столовках, и во время пеших прогулок, в поездах и гостиничных номерах во время командировок, на кухнях наших квартир. Никогда не забуду, как мы с Владимиром Александровичем прожили целую неделю в палатке на берегу канала, и вечером у костра, взглядом провожая проплывающие огни пароходов, обсуждали самые разные темы – от политики и секса до науки, методологии и космоса. Много говорили о наших предках. ВА рассказывал о своем деде, который, как и мой отец, железнодорожник-строитель, руководил стройкой ж\д Санкт-Петербург – Москва, о раннем детстве в Ленинграде и о том, как его семья буквально в последнее мгновенье, когда уже все дороги были перекрыты, пешком выскользнула из кольца блокады.

Несколько лет спустя после эмиграции Лефевра мне удалось переправить ему в Америку знаменитый в методологической среде «кирпич» («Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании»). Не скрою, у меня были сомнения: нужно ли ему это будет там, в совершенно ином окружении и иных условиях? Но знаю точно, что ВА быстро подготовил развернутую рецензию на данный сборник. ГП видел ее, обсуждал с методологами, но, к сожалению, у меня этого текста нет.

Подводя итог последующей своей деятельности, отмечу, что не могу считать себя членом ММК, соавтором СМД методологии. Скорее я – участник параллельного, в чем-то даже предшествующего этапа (не по времени, здесь они синтонны, а по сути и методам) – движения рефлексивного анализа В.А. Лефевра. А уже затем явный участник завершающей стадии СМД методологии, а именно – движения оргдеятельностных игр.

Основные и весьма значимые для меня контакты с кружком шли не внутри ММК, а опосредовано. Во многом, через участников кружка: в деловом плане и лично я много сотрудничал с Б.В. Сазоновым (который оказал на меня самое большое влияние как методолог), с Н.Г. Алексеевым, О.С. Анисимовым и многими другими. Контакты с ММК стали значимыми для меня, когда я уже завершил базовое обучение, защитил кандидатскую, вел самостоятельные проекты и воспринимал методологию через призму самостоятельной деятельности.

Я ученик В.А. Лефевра: встреча с ним стала переломной точкой на пути от технократии, поглощавшей меня еще в школьно-студенческую пору, в иные миры – математики, психологии, философии, мир диссидентов, а уже потом и методологии. Благодаря Владимиру Александровичу я встретился с такими людьми науки как В.П. Зинченко, М.К. Мамардашвили, Э.Г. Юдин, Д.Ю. Поспелов, Ю.А. Шрейдер, познакомился с будущими эмигрантами, публицистами, самиздатом.

Очень важными для меня всегда были и остаются публикации Г.П. Щедровицкого и других методологов, носителей культуры ММК. Я, конечно же, участвовал в семинарах, съездах и в играх ГП, а также в семинарах и играх П.Г. Щедровицкого, С.В. Попова, С.В. Наумова и др., но мои публичные контакты были подчеркнуто лаконичны и дистанцированы. Я, возможно, излишне критичен к себе (как говорил ВА, «рефлексия заедает»), по большей части находясь в подчеркнутой позиции понимания методологии и ее трансфера в другие среды. Всегда ощущая сильную тягу к методологическому движению, одновременно опасался потеряться в нем. Учеником быть уже не мог, а до паритета не дотягивал.

Я и сам организовывал семинары, методологические и по методологии менеджмента, региональные, национальные и международные, собственные игры, в т.ч. – первые за рубежом. Не уверен, но думаю, что был руководителем пока единственной ОДИ с участием представителей православной церкви «Восстановление Макарьевского монастыря и право собственности» (1989 г.). Написал в соавторстве с Б.В. Сазоновым монографию, первую по ОДИ. Сегодня занимаюсь консультационной и преподавательской деятельностью, стараясь всегда – в научных изысканиях, прикладных проектных разработках и учебно-консультационной деятельности – использовать методологические результаты и подходы. Поэтому фактически считаю себя участником методологического движения, но в прикладной его форме, основная часть моих усилий – это проработка и трансляция СМД методологии.

Своим основным вкладом в продвижение методологических представлений считаю проведение первого цикла игр в Болгарии совместно с Б.В. Сазоновым, Н.Г. Алексеевым и Димитром Янковым. Готовя «экспорт» ОДИ, мы провели серию домашних семинаров (в них также участвовала Ирина Жешко) по ревизии нашего игрового опыта и сформулировали ключевую стратегическую установку. А именно: мы «играем классику ОДИ», не адаптируем СМД методологию и порожденные ею игры к другим социокультурным реалиям, и не развертываем какое-либо другое самостоятельное движение, а «проводим осмысление СМД методологии и инициируем методологическое движение, воспроизводя «чистую культуру СМД методологии» в других странах.

Вначале (1986 г.) мы с коллегами готовились работать в Чехословакии по линии Международного НИИ проблем управления. Однако заказчик, проработав в нашей стране зам. директором МНИИПУ несколько лет, вернувшись в Прагу, решил стать демократом-националистом, резко поменял отношение к СССР на отрицательное и свернул все программы сотрудничества с советскими учеными. Меня же переполняли замыслы и наработки, я рассказывал о них при любой возможности, и когда приехала профсоюзная делегация из Болгарии, организовывал для нее посещение ЗИЛа, рассказал об игре «Стратегия развития Московского карбюраторного завода в условиях неопределенности». И в 87-м неожиданно для себя получил предложение провести игру на комбинате «Микроэлектроника» (г. Ботиевград), которая, как и было нами задумано, весной 88-го переросла в серию ОДИ на базе «Научно-производственное предприятие им. Бл. Попова» в г. Перник.

Хорошо помню, как ездил к Н.Г. Алексееву для переговоров о его участии. Кит, приняв участие в нескольких ОДИ нашей группы, в тот момент мысленно собирался на все лето в свою летнюю резиденцию, как он говорил на «гектар»: какие книги Гегеля взять с собой, какие проблемы проработать к осенне-зимней игровой кампании. А у нас уже тогда планировались две напряженнейшие фазы работы в Болгарии – проведение цикла ОДИ и формирование СМД методологизированного семинара из игрового актива. Компромисс – участие Кита только в первой поездке.

Попытка получить благословение на проведение этой работы у ГП (а может и больше: курировать или даже затем соучаствовать) окончилась неудачно. К нему ездил Сазонов, деталями беседы он делиться не стал, но с его слова реакцию ГП в целом помню хорошо: «сами заварили – сами и расхлебывайте». Что касается «классики ОДИ», то вместо ожидаемого поощрения получили: «так вам проще, поэтому вы так и решили». Но спустя какое-то время после поездки самого ГП в Болгарию и его встреч с участниками наших игр до нас дошла его положительная оценка: «игра состоялась».

Важный для меня результат – публикации серии статей и брошюр по результатам игр в СССР и Болгарии, в том числе за рубежом (Болгария, Польша, Чехословакия). Два издания первой монографии по ОДИ: П.В. Баранов, Б.В. Сазонов. Игровая форма развития коммуникации, мышления, деятельности. (Издание второе, переработанное и дополненное). М., МНИИПУ. 1989.

Я предварительно показал рукопись ГП. Замечание было выдано сразу и только одно: «Почему “Игровая форма развития коммуникации, мышления и деятельности”? Разве коммуникация и мышление – не деятельность»?

Еще один эпизод: публикация его статьи «Организационно-деятельностная игра как новая форма организации коллективной мыследеятельности» в сборнике «Методы исследования, диагностики и развития международных трудовых коллективов» (М., МНИИПУ, 1983). Тут я как редактор-составитель оказался «в ножницах» между автором и редакцией издательства. В редакции мне говорили: «нет таких слов и быть не может»… а ГП: «нельзя сказать по-другому, и я как автор имею авторское право»…

Сейчас управленческим консультированием в национальных и международных организациях на территории РФ, Украины, Казахстана, реализую организационные и региональные проекты развития, а также провожу учебно-практические курсы занятий по менеджменту: «Антикризисный менеджмент», «Регулярный менеджмент», «Инновационный менеджмент», «Бизнес в степени превосходства», «Развитие человеческих ресурсов», «Всеобщее управление качеством в профессиональной деятельности», «Стратегическое мышление» и т.д., веду мастер-класс по менеджмент-консультированию. Именно такое сочетание собственного конструктива и обеспечения (или сопровождения конструктива других) делает в моем понимании методологию по Г.П. Щедровицкому востребованной и тиражируемой.

Место основной работы: ведущий консультант, зам директора Центра управленческого и инвестиционного консультирования (IMI consulting), ведущий старший научный сотрудник Международного НИИ проблем управления. По совместительству: доцент Русско-Американской школы бизнеса МФТИ и АНХ при Правительстве РФ.

В моем представлении методология сегодня – это конфигуратор планшетов:

• ценностные установки (миссия),
• онтологическая картина (вижен в текущем и историческом плане),
• цели и задачи (проблематизация, целеполагание),
• теоретическая база (парадигма, мировоззрение),
• инструментарий (верстак, операционные средства),

как развитие практики профессиональной деятельности. Определяю свой профессиональный статус как рефлектирующий консультант – методолог по менеджменту.