Вместе с раздельным обучением, форменными кителями для мальчиков и белыми фартучками для девочек в послевоенной школе обнаружились два новых учебных предмета – «Психология» (в девятом классе) и «Логика» (в десятом). Преподавать их Георгий Петрович Щедровицкий и пришел в 1952 году в нашу московскую школу № 582 на Бабьем городке (это между Якиманкой и Москвой-рекой); теперь в ста метрах от нее (вернее, от ее здания) стоит «Президент-отель».

Он научил меня (думаю, не только меня) многому. И дело не столько в «знаниях» (кому-то из нас они могли пригодиться, кому-то – нет), а в том, что ГП учил думать. Но, прежде всего, он поражал своей неординарностью, заставлял завидовать ей и пытаться обрести такую же. В его поведении и в том, что и как он говорил, явственно проступали черты совершенно свободного человека. Он был (это я, конечно, понял позже) знаком надвигавшегося перелома времен.

Ко мне ГП относился незаслуженно хорошо. Видимо, какая-то гипертрофированная доброжелательность побудила его принять мое умение быстро всё схватывать и мою обстоятельную речь за проявление неких мыслительных способностей. И он давил на меня, требуя, чтобы я окончил школу с приличным аттестатом – тогда с дальнейшим образованием не будет проблем. Естественно, поступил я на философский факультет университета.

ГП стал моим старшим товарищем. (Правда, лишь через год мы перешли на «ты» и я называл его уже Юрой.) Это подразумевало близкое общение в разных обстоятельствах: вместе проводили ночь в очереди за билетами в «Ударник» на фестивали итальянских и французских фильмов; вместе отправлялись в воскресные лыжные походы в Фирсановку; реже – скромные вечеринки или пиво в баре № 1 на Пушкинской…

Я был бы слишком несправедлив к себе, если сказал бы, что в студенческие годы не пытался заниматься наукой. Но все-таки я был скорее свидетелем становления нового научного направления (хотя и выполнял для нашего логического кружка по поручениям ГП кое-какую подсобную работу типа переводов и рефератов). Сколько ни предостерегал меня ГП, я не мог удержаться от излишней вовлеченности в «общественные дела» и политические споры. Дело кончилось тем, что в конце четвертого курса меня как «ревизиониста» выгнали из университета, а заодно из комсомола.

Через некоторое время, в том же 1958 году, ГП устроил меня на редакторскую работу в издательство Академии педнаук. Эта работа была относительно живой, не требовавшей особого умственного напряжения. И как человек не вполне бездарный, но поверхностный, я пошел по пути наименьшего сопротивления, найдя тихую гавань в педагогической прессе. До сих пор (декабрь 2005 года) служу редактором журнала «Семья и школа».

Как заметил один мой друг: «Даже Учителя с большой буквы не застрахованы от неудач, и ты, пожалуй, можешь считать себя самой крупной педагогической неудачей ГП». Ну, хоть это – самой крупной.

Дневников или хотя бы отрывочных записей я не вел. От теперь уже далеких лет близости к Георгию Петровичу остались вспышки воспоминаний, джойсовско- прустовские эпифании. Чтобы облечь их в слова, нужен был бы особый писательский талант. Увы.