Я участвовал в нескольких, думаю, более чем в двух десятках игр и семинаров, организованных методологами, в основном П.Г. Щедровицким и реже С.В. Поповым. Однако инструментарием, который подробно разработан методологами и успешно претворен в жизнь нескольких сотен, если не тысяч, людей, к сожалению, не владею. Во многом это мой осознанный выбор. Я закончил экономический факультет МГУ и воспитывался на кальке с классической немецкой философии, в сильно усеченном и жестковатом варианте, который в годы застоя культивировался кафедрой политэкономии Цаголова. Однако для меня общение с методологами не только исключительно интересно, но и весьма полезно. Вот три для меня наиболее важных этапа взаимоотношений с ними.

На первой же игре, в которой я участвовал, кажется, в Находке (1989 г.), стало совершенно ясно, что СМД методология – цельная, подвижная и очень талантливая система действий и представлений. Все это Петр Щедровицкий тогда совершенно виртуозно и наглядно продемонстрировал. Отлично помню ту игру и собственное ощущение: мышление можно перевести в чувственную реальность и, что важнее, можно использовать систему объективированных приемов работы с нею.

Зимой 93-го на семинаре в Институте психологии я познакомился с Г.П. Щедровицким и через несколько дней приехал к нему на московскую квартиру. Собеседник он был потрясающий, несмотря на тогдашнее самочувствие – физическое состояние абсолютно не ухудшало его способности к рассуждениям. Как автор СМД методологии, он в своих построениях совершенно не был ограничен ее приемами.

Способность действительности мимикрировать, ее умение имитировать развитие, выдавать ниспадающие линии деградации и дурную бесконечность многообразия за развитие; особенности проявления мышления, когда содержательное развитие по каким-то причинам невозможно, вплоть до отказа от себя, вынужденное её превращение в интуицию… Ловушки мышления, цинизм мышления как объективное следствие и массовое явление среди последователей методологии; опасность массовой ситуации, когда люди знают, как мыслить, но не знают, о чем, когда цинизм выступает наиболее полной, единственно возможной формой свободы несвободных людей, таким образом сохраняющих способность к изменению… Накопление критической массы цинизма, не позволяющего состояться общественному развитию, даже при открывающихся исторических возможностях… Таков краткий тематический перечень долгого и бесконечного интересного для меня разговора.

Георгий Петрович пригласил принять участие в играх, но через несколько месяцев его не стало. Еще одна досада на себя за то, что не познакомился раньше: ведь практически всех участников первого студенческого семинара Зиновьева – основателей СМД методологии – заочно я знал и общие знакомые, в т.ч. близкие, с каждым из них имелись.

Последний этап проходит сегодня, сейчас, когда люди, активно действующие в методологии и практически использующие ее методы, во многом формируют принятие решений ряда хозяйственных отраслей и общественно-политических движений. В частности, на практике проверяются различия подходов мышления у наших и западных специалистов при создании инвестиционного фонда для проектов «Росатома». Российская действительность объективно ориентируется на крупного (желательно крупнейшего) инвестора, достигающего договоренности с федеральным руководством о полном контроле над конкретным коммерческим направлением. От инвестора ждут прямого финансирования проекта, единолично перекрывающего все основные проектные риски. Именно такой типаж и воспринимается в России как инвестор. Учитывая, что каждый инвестиционный проект опирается и одновременно формирует образ будущего, описанный порядок приводит к авторитарной картине мира. Союз инвестора и власти выступает единственным источником/демиургом экономических и общественных смыслов. Российскому инвестору консультант, по большому счету, не нужен. Ему необходимы квалифицированные исполнители в разных отраслях знаний, но действующие в той картине мира, которую определил инвестор. В открытой же экономике каждый проектный риск выступает ресурсом для обособленной хозяйственной деятельности. Финансирование любого проекта/представления о будущем возможно только как результат согласования целей и смыслов деятельности разных хозяйствующих субъектов. Я думаю, что простые и скучноватые участники инвестиционного процесса с международных финансовых рынков, лишенные российской харизматичности и строго берущие на себя риски в соответствии с местом в инвестиционном процессе, со временем убедят моих товарищей в необходимости признать множественность природы мышления. Именно природы, а не приемов, типов и объектов мышления.

Множественность его природы, собственно, и обсуждалась с Георгием Петровичем. Основной вывод беседы – не вывод, разумеется, а мыследеятельный образ, исключительно для понимания метаморфоз мышления, – был следующим. Представим, что существует метамышление, оно действует в разных формах и трансформируется в зависимости от возможностей своей деятельной реализации. Если имеем дело с единством самостоятельно действующих субъектов, то естественным образом возникает живое мышление, которое специально инициировать и поддерживать не требуется. Но если человек по объективным причинам не может пройти к живому мышлению (действуют системные ограничения, например, как результат опредмечивания), то нужны специальные искусственные приемы, эвакуирующие мышление человека, т.к. привычные ему мышления не являются естественными для самого мышления.

СМД методология и является такой формой эвакуации, переводом человека в искусственную среду, которая ближе к естественному состоянию мышления, чем сложившееся у человека. Фактически то же осуществляет экономист, занятый, например, институциональной реформой в России У экономиста нет приемов прямой работы с мышлением человека, как у методологов, и поэтому он создает институты, регламенты и нормативы, искусственно побуждающие человека действовать, как если бы тот находился в естественном единстве рыночной экономики. Приемы СМД методологии и меры российской институциональной реформы – не более чем паллиативы, помогающие продержаться до начала реального развития, не перейти границу необратимых изменений, когда принципиально невозможен переход к развитию.

Если развитие в принципе невозможно, то мышление выступает как интуиция. Если пропадает и субъект и объект мышления, то оно становится / растворяется в природе, пока не появится субъект деятельности, т.е. некто, способный не только интерпретировать, но и узнавать себя в другом.

Задача человека – понимать границы различных состояний мышления, понимать, в какой его фазе он находится, и использовать приемы, характерные именно для этой, а не другой фазы. Уверен, все это будет объяснено агентами международных финансовых рынков моим друзьям и коллегам из числа российских методологов. Если, конечно, в очередной раз не впадем в самоизоляцию, когда только методология и остается спасительной отдушиной.

Хочу ответить на вопрос, зачем мне методология и почему всегда буду чрезвычайно внимательным к этой традиции. Между Настоящим и Будущим лежат непреодолимые препятствия для Настоящего, между ними может быть только чисто внешнее сходство. У Будущего просто другая природа. Содержательное мышление в рамках определенного мыследеятельностного единства со временем объективно перестает быть содержательным, выхолащивается. И тогда приемы формального мышления, имитация мышления становятся более содержательными, чем живое мышление.