В 1974 г. я поступил на строительный факультет Московского института управления по новой тогда специальности – организация управления. Институт был создан на волне косыгинской попытки реформировать экономический уклад СССР, связанной «с усилением роли товарно-денежных отношений и ускорением научно-технического прогресса». К учебе с самого начала относился всерьез и с интересом. Считал, что нужно предельно широко и тщательно усваивать предметы, т.к. придется применять эти знания на практике, «внедрять» проекты автоматизации, экономические механизмы, организационные формы и т.п. Была установка не просто на новые знания, а именно на согласованное, единое, новое знание, которое надо будет употребить, чтобы вдохнуть новую энергию в «самый передовой строй».

Однако очень скоро возникла неудовлетворенность относительно оснований. Фактически связность и согласованность привносилась и достраивалась самостоятельно – и вот здесь не получалось. Вводные главы гуманитарных, социальных, экономических, организационных дисциплин были разными и не согласовывались между собой. Острое желание общего знаменателя, кажется, начинало обретать опору в курсе философии. Я даже говорил на комсомольских мероприятиях, что для управленца философия – главный предмет. Естественно, меня считали не от мира сего. Про системный подход тогда говорили везде и все, но отдельного курса не было. Обсуждение этой темы в рамках курса философии было скорее ценностным, и инструментальной составляющей не имело. Была очень мощная установка на системность – и была неудовлетворенность реальной бессистемностью.

Ближе к концу обучения решил специализироваться в теории управления по теме «децентрализация». Первым сильным ударом для меня, почти круглого отличника, было получение «двойки» на государственном экзамене по научному коммунизму. Через полгода я с трудом пересдал экзамен на «тройку», и это поставило крест на аспирантуре. За эти полгода очень много читал по этому предмету, но поскольку относился к нему именно как научному предмету, а не идеологическому, то чем больше в него погружался, тем меньше его понимал. Ни в какой оппозиции к режиму я не состоял и объяснял свой провал недопониманием чего-то важного, каким-то своим скрытым дефектом.

Последующая работа в институте «Оргэнергострой» Министерства энергетики СССР была резким поворотом относительно того, к чему я себя готовил (а готовил я себя к научной работе). Это был большой отраслевой проектно-технологический институт, который занимался довольно широким спектром разработок: материалы, приборы, механизмы, проекты организации строительства, типовые проекты автоматизированных систем управления, прогнозы, аналитические разработки, схемы управления… Мне было предложено заняться совершенствованием системы управления институтом. Около двух лет я, в основном по книгам, изучал проектирование и его сопряжение с другими типами деятельности, такими, как планирование и управление. Но ситуация в каком-то смысле повторилась: строя представление о проектно-технологическом институте, я вышел на объемлющую систему – отрасль и, естественно, остановился.

Создание отраслевой лаборатории проблем организации управления в энергетическом строительстве и переход в нее только оттянули ощущение тупика – никаких серьезных исследований реально не велось… В это время и произошла моя встреча с методологией. Л.М. Ратинова, с которой я около двух лет работал в этой лаборатории, привела меня на один из семинаров в НИИ ОПП.

С первых минут доклада Георгия Петровича (что-то про соотношение предметов кибернетики и психологии) я был потрясен. То, что я слышал, оправдывало мое существование, я перестал чувствовать себя человеком с «факультета ненужных вещей», но одновременно задавало недостижимо высокую планку…

Далее мы (с Ратиновой) попытались создать семинар по методологии управленческой деятельности на базе вышеупомянутой лаборатории с ведущим О.С. Анисимовым, но завлаб  перепугался до смерти и очень быстро эту попытку «удушил». Я участвовал в трех играх под руководством ГП (по проблематизации, по экологизации проектирования и с Роскомводхозом); игротехником в  группе, где я впервые приобщился к игре, был Н.Ф. Андрейченко. Посещал семинар в Курсовом переулке. Примерно за год до смерти Георгия Петровича М.В. Рац привел меня на семинар Л.М. Карнозовой (тогда в НИИ ОПП), там я и «осел». После перехода Людмилы Михайловны в Государственно-правовое Управление при Президенте РФ участвовал в трех играх по проблематике судебной реформы. Собственно, там – в процессе подготовки и далее на играх – я увидал более широкий круг методологов разных поколений, и именно этот период был для меня самым активным с точки зрения участия, общения, осмысления. Отмечу также участие в двух играх под руководством Е.А. Овсяницкой: по дополнительному образованию в Курске и в московской экспериментальной школе. Несколько лет сопровождал (как аудитор) проекты Центра «Судебно-правовая реформа» (в период, когда директором был М.Г. Флямер).

У меня были возможности уйти в методологию, но акцент у меня всегда стоял на профессии. Таким образом, мое самоопределение – методологизированый профессионал.

С 1993 г. по настоящее время работаю в строительных организациях в должностях главного экономиста, главного бухгалтера, сейчас – внутренним аудитором. Около десяти лет практикую как внешний аудитор.

Как аудитор я специализируюсь в основном в сфере строительства, кроме этого, имею опыт работы с инжиниринговыми фирмами. Как правило, это мелкий и средний бизнес. Очень хорошо знаю быт и повседневность такого типа организаций и скептически отношусь к мнению о том, что малый бизнес должен служить социальной основой среднего класса, т.к. культурный и профессиональный уровень работающих там, как правило, весьма низок. В сфере крупного строительного бизнеса несколько лет проводил аудит генерального подрядчика, реализовавшего проект строительства нефтепровода Казахстан-Новороссийск и ныне реализующего проект Сахалин-2.

Аудит – это независимая экспертиза финансовой отчетности организации. Аудиторы – это довольно большое профессиональное экспертное сообщество, и здесь я полностью солидарен с мыслью Глазычева о том, что экспертные сообщества  могут быть «ядрами кристаллизации» при формировании гражданского общества (Кентавр, № 38). Дело  в том, что непонимание и даже противостояние предпринимателя и того, кто «рисует» финансовый отчет («рисует» – так говорят бухгалтеры), практически повсеместно. Я это квалифицирую как конфликт представлений, картинок, как «конфликтующую структуру». Без инструментализации коммуникации диалог разных позиционеров не будет эффективным, и роль профессионального понимающего сегодня переоценить так же трудно, как и в те времена, когда Гадамер написал, что понимание принципиально проблематично (см. «Философские основания ХХ века»).

В мелком и среднем бизнесе весомая часть денежного потока не «показывается» и не облагается налогами. Часто можно наблюдать, что «официальная» часть существует для прикрытия… В этом смысле  деловое сообщество не лояльно закону, а власть реагирует формализацией и унификацией администрирования, усилением репрессивного компонента. Именно на этой почве возникает питательная среда для превращения государственной службы в сферу предпринимательства. Этот конгломерат явлений рассматривается в отечественной литературе в основном как криминальный; другие способы рассмотрения, например, в герменевтической традиции (в духе известного норвежского криминолога Нильса Кристи), очень редки, в деятельностной традиции практически не встречаются.

В такой ситуации аудит расщепляется и специализируется под интересы различных центров влияния: собственников, менеджеров, налоговых органов, специалистов. У каждой группы свои представления о рисках, допустимом и недопустимом, разные уровни культуры, а часто и разные цивилизационные предпочтения, и все это сосуществует и пребывает в постоянном трении и движении. Конечно, каждый аудитор как-то самоопределяется. Самоопределение вынуждает к самоограничению, и это приводит к возникновению очередной предметности – чаще узкой и убогой…  Очень часто действующий аудитор воспроизводит в своих рекомендациях фискальную позицию без какой-либо проработки иных точек рассмотрения вопроса, без погружения в реальную коллизионность разных отраслей законодательств, в прецеденты судебной практики. Учетные схемы и принципы налогообложения сегодня практически не учитывают широчайший разброс условий функционирования и развития мелких и средних организаций и по умолчанию ориентированы на предельный случай – т.е. крупную организацию. Базовые понятия учетного, налогового, корпоративного законодательства до сих пор плохо разработаны. Это задает профессиональные разрывы между аудитором, налоговым адвокатом, менеджером, бухгалтером, чиновником. Аудитор «растирается» между предпринимателем и государством, перестает быть независимым и «штампует» заключения, идя на компромисс – либо с собой, либо с законом. Не очень давний скандал с аудиторскими подтасовками в компании Энрон (США) говорит о том, что это явление не только российское. Таков абрис возможной проблемности в профессии, выводящей на методологическую проблематику.

Методологизированность в своей работе я понимаю, в частности, как постоянное удерживание рамочного видения предмета экспертизы; ведущими рамками считаю управленческую и правовую, очень важными считаю инструменты по полипредметной и понятийной работе. Употребляю также знаковую технику в профессиональной коммуникации. В принципе, считаю, что в той или иной степени использую весь основной корпус наработок методологии.

В значительной мере я остался в той методологии – семинарской. Игровой период очень важен, но, на мой взгляд, игра как очень сильное средство требует зрелости; имеет смысл играть, не просто самоопределяясь здесь и теперь, а пребывая в позиции всерьез. То есть имеет смысл играть ограниченное число тем неограниченным числом игр. Этот перечень будет потом, скорее всего, деформирован, изменен, но игра для того и создана, чтобы базовые вещи проверять и испытывать.

Да и по складу я одиночка; коллективная работа для меня имеет скорее вспомогательное значение; я ориентирован больше на понимание, а не на поступок, на рефлексию, а не на действие. В значительной степени культивирую «одинокую», внутреннюю работу, т.к. в производственных ситуациях приходится опираться только на себя и вопреки всему, часто годами, формировать и нести свое экспертное мнение.